Мэриан Кайз - Суши для начинающих

– Что еще? – спросил Джек.

– А что, если… – медленно начала Эшлин, не зная, говорить ли дальше. Кажется, такого никто еще не предлагал, но кто знает… – Если отдать регулярную колонку мужчине? Понимаю, журнал у нас женский, но ведь интересно, как у мужчины работает голова. Что он действительно имеет в виду, когда говорит «Я тебе позвоню»? И вообще, – тут у нее сорвался голос от волнения, – может, и женскую колонку тоже сделать? Чтобы и он, и она.

Джек вопросительно глянул на Лизу.

– Вчерашний день, – отрезала она.

– Правда? – кротко вздохнула Эшлин. – Ну что ж, ладно.

– Сегодня двенадцатое мая, – сказал Джек, закрывая совещание. – Первый номер от нас требуют к концу августа. Тем, кто пришел из еженедельных изданий, может показаться, что это еще не скоро, но на самом деле это не так. Работы будет невпроворот, зато скучать не придется, – добавил он с деланным воодушевлением. Может, кого другого он мог бы убедить, но только не себя самого. – С любыми вопросами милости прошу ко мне. Дверь всегда открыта.

– Что толку, если вас нет в кабинете, – дерзко заметила Трикс. – Я хотела сказать, – спохватилась она, видя, как он помрачнел, – что вас часто приходится искать на телестудии.

– К несчастью, – пояснил Джек, обращаясь к Лизе, – наши теле– и радиостудия находятся в другом помещении, в полумиле отсюда. Там тесновато, поэтому кабинет у меня здесь, но большую часть времени я вынужден проводить там. Правда, если я вам нужен, а на месте меня нет, вы всегда можете позвонить.

– Хорошо, – кивнула Лиза. – А каким тиражом будет выходить «Колин»?

– Тридцать тысяч. Может, сразу нам столько не потянуть, но через полгода, надеюсь, выйдем на тридцать.

Тридцать тысяч! Лиза пришла в ужас. В «Фамм», если тиражи падали ниже трехсот пятидесяти тысяч, летели головы.

Затем Джек дал Лизе посмотреть бюджет на внештатников, но что-то с ним было не так. Не хватало нуля в конце. Как минимум одного.

Вот и все. Вежливо извинившись, она выскользнула из комнаты, как во сне, побрела в туалет, заперлась в кабинке и, к своему удивлению, обнаружила, что всхлипывает и сопит. Да просто ревет от разочарования, унижения, одиночества, оплакивает все, что потеряла. Надолго это не затянулось, она вообще-то не слезлива, но, когда наконец, выйдя из кабинки, увидела, что кто-то ждет у умывальников, сердце у нее заколотилось. Замухрышка Эшлин, руки за спиной. Стерва любопытная!

– В какой руке? – спросила Эшлин. Лиза не понимала.

– Выберите руку, – пояснила Эшлин.

Лизе хотелось ее ударить. Все они здесь какие-то чокнутые.

– Правая или левая? – не отставала заместительница.

– Левая.

Эшлин протянула левую руку вперед. На раскрытой ладони лежала пачка бумажных носовых платков. Затем правую. В ней оказался пузырек успокоительных капель.

– Высуньте язык.

От неожиданности Лиза послушалась. Эшлин капнула ей на язык две капли.

– При шоке и стрессах помогает. Сигарету?

Лиза сердито мотнула головой, потом остыла и позволила Эшлин сунуть себе в рот заботливо зажженную сигарету.

– Если хотите поправить макияж, – продолжала Эшлин, – у меня с собой увлажняющий крем и тушь. Может, не такие хорошие, как ваши, но тоже сойдет.

И тут же полезла в сумку.

– Вас кто-то сюда послал? Почему-то Лиза подумала о Джеке. Эшлин отрицательно качнула головой:

– Никто не догадался, кроме меня.

Лиза не знала, огорчаться или нет. Джеку совершенно незачем думать, будто она плакса, но было бы приятно, что ему не все равно… Она резко выдохнула и взяла себя в руки.

– Вообще-то я не такая. И возвращаться к тому, что произошло, не хочу, ясно?

– Все, забыто.

К концу первого рабочего дня Эшлин была близка к обмороку. Слава богу, не надо трястись ни в автобусе, ни в электричке. Она добрела до дома пешком. Голова слегка кружилась. Да, ей все-таки везет, у нее, по крайней мере, есть дом. А вот Лизе только предстоит его найти.

Эшлин ввалилась в прихожую, скинула туфли, подошла к автоответчику. Красный огонек игриво мигал. Эшлин включила прослушивание. Она жаждала общества и сочувствия, чтобы осмыслить этот странный, беспокойный день. Но, к ее разочарованию, единственное сообщение пришло от какого-то Кормака, который в пятницу утром привезет тонну навоза. Номером ошиблись, черт бы их побрал.

Вытянувшись на диване, она схватила трубку и набрала телефон Клоды, но едва успела поздороваться, как Клода, по обыкновению, завела свое:

– У меня тут ад кромешный! Перекрывая вопли и визги, она жаловалась:

– У Крейга болит животик, и на завтрак он съел только полтоста с арахисовым маслом. Потом в обед вообще ничего, и я подумала, не побаловать ли его шоколадным печеньем, хотя от сладкого его всегда обсыпает, поэтому в конце концов дала ему ванильное…

– Угу! – сочувственно вставила Эшлин, изо всех сил напрягая слух. Голос Клоды временами пропадал за детским ревом.

– Температуры у него нет, он бледненький. Замолчите и дайте мне пять минут поговорить по телефону! О боже, я больше так не могу! Я так сорвусь!

Мольбы Клоды были оставлены без внимания, а вопли стали еще громче.

– Это Крейг? – спросила Эшлин, подумав: да, наверно, сильно живот болит. Вопит так, будто его режут.

– Нет, Молли.

– А с ней что?

Потом ей удалось разобрать в Моллиных рыданиях несколько слов: «Мама злая. И вообще, она ужасная. Молли не любит маму».

– Я стираю ее слюнявчик, – объяснила Клода. – Он в стиральной машине.

– А, понятно!

Когда у Молли отбирали слюнявчик, она становилась безутешна. Когда-то это было полотенце, но Молли имела привычку жевать его, и полотенце превратилось в бурую бесформенную тряпку.

– Он был грязный, – с отчаянием твердила Клода и, отведя от уха трубку, крикнула: – Молли, заткнись, он был грязный! Фу, бяка, бр-р-р!

Эшлин терпеливо слушала, как Клода надрывается, пытаясь успокоить Молли.

– Прямо не знаю, что делать, – тараторила Клода. – Кажется, аппендицита у него нет…

Эшлин не сразу поняла, что речь опять о Крейге.

– …потому что его не рвало, а в справочнике домашнего врача написано, что это верный знак. Но надо ведь все проверить, правда?

– Наверно, – без особой уверенности согласилась Эшлин.

– Корь, ветрянка, менингит, полиомиелит, колит, – жалобно перечисляла Клода, – погоди, Молли хочет ко мне на колени. Ты можешь посидеть у мамы на коленках, если обещаешь вести себя тихо. Будешь вести себя тихо? Будешь?

Но Молли ничего обещать не хотела и, судя по интенсивной возне в трубке, вскарабкалась-таки к Клоде на колени без всяких дополнительных условий. Хныканье сменилось притворными всхлипами и вздохами.

– И тут, как будто меня еще не довели до ручки, звонит этот гад Дилан и говорит, что он сегодня снова придет поздно, а на следующей неделе вообще уезжает на конференцию на два дня.