Эбби Дрейк - Милые женушки

«Боже, – подумала она, – какая же я жалкая!». Дана ждала у своей подъездной аллеи, закутанная в длинное красное пальто, потому что в последнее время стала такой любительницей животных, что теперь ни за что не надела бы меха, хотя по какой-то непонятной причине находила возможным облачаться в такое убожество. Как это раздражало Кэролайн! Не говоря уже о местном меховщике, который все еще вел свою бойкую торговлю в Нью-Фоллсе.

– Кстати, насчет заметной машины, – сказала Бриджет, когда Дана села. – Твое пальто видно отсюда и до Лонг-Айленда.

– Холодно. Полночь.

– Мы сделаем остановку и попьем кофе. – Она молчала, пока Дана пристегивала свой ремень безопасности. – Спасибо, что ты согласилась. Ты настоящий ДРУГ.

Дана закатила глаза:

– Ну, я не могла отпустить тебя одну, еще попала бы в неприятности. А друзей у меня тут и так много.

По дороге к Верхнему Ист-Сайду Дана рассказала Бриджет про киллера Кэролайн и страховку, которая так неожиданно свалилась на Китти. (Лорен и Винсента обсуждать не стали – это уже не новость). Потом Дана рассказала ей, что Сэм считает по поводу разорванной помолвки Хлои, а Бриджет рассказала ей, что считает Лорен. Только когда они въехали на Франклин-Делано-Рузвельт-драйв, Бриджет раскрыла конечный пункт их маршрута.

– Мы едем в «Пьерр», – сказала она, допивая остатки своего кофе из «Данкин донатс», который успел остыть за эту сорокаминутную поездку. – Я должна повидаться со своим первым мужем.

Несмотря на позднюю ночь, мимо них пролетали машины. Бриджет всегда удивляло, сколько людей здесь, в Штатах, всегда куда-то едут, и днем и ночью.

– Я не знала, что у тебя был первый муж.

– Non, – ответила Бриджет. – Никто не знает. Даже Рэндалл.

– Ты уверена, что хочешь сделать это? – спросила Дана после того, как парковщик сел в «мерседес» и они вошли в холл.

– Я должна увидеть его в последний раз, – ответила Бриджет. – Я хочу сказать ему о раке сама. – Она уже рассказала Дане, что они с Люком любили друг друга с детства, что они слишком рано поженились, что они развелись. Она не стала говорить ей об Алене (произнести его имя ей было слишком трудно) и что она до сих пор любит Люка, что никогда и не переставала его любить, все эти годы (хотя Дана вполне могла бы догадаться об этом сама). Когда они подошли к ресепшну, Бриджет сказала:

– Люк – это моя последняя связующая ниточка с домом. Я уверена, ты понимаешь, что это значит.

Дана ответила, что не совсем, разве что только то, что у ее подруг жизнь куда интереснее, чем у нее. Появился консьерж.

– Мсье Лабрекю, – сказала Бриджет, – мсье Люк Лабрекю.

– Одну минуту.

Бриджет стучала ногой в ритм пальцам служащего, летающим по клавиатуре компьютера. Дана все еще куталась в свое пальто, словно сейчас январь, а Нью-Йорк – это Фэрбенкс. Вместе они походили на двух испорченных домохозяек, занимающихся какими-то темными делишками.

– Я позвоню ему, – наконец сказал консьерж.

Бриджет держала новую сумочку «Коба» в одной руке, другой взяла Дану под руку. Она надеялась, что та не догадается, что Бриджет задерживает дыхание, чтобы не показать своего волнения.

Служащий повернул голову и сказал два слова в трубку, затем еще.

Они ждали.

Он снова заговорил.

Потом консьерж вернулся и, чуть улыбаясь, сказал:

– Мистер Лабрекю через секунду спустится. Бар «Пьерр» закрывается в час, не могли бы вы подождать в холле?

– Бриджет.

Звук его голоса – звук его голоса, который снова зовет ее по имени, – вызвал слезы в ее глазах.

– Люк! – воскликнула она в ответ. С той осени, когда они виделись в последний раз, прошло несколько лет. Он был худым, постаревшим, но и сейчас – как тогда – она все еще видела в нем мальчика, который объезжал белых лошадей вместе с ее отцом, который сплел венок из цветов для нее в тот день, когда они поженились, который гордо держал их сына в тот день, когда он родился.

Люк.

Он всегда производил впечатление счастливого лучезарного мальчугана, который прекрасно мог бы обойтись и без инвалидной коляски.

Бриджет мельком заметила, как Дана побледнела. «Да, – подумала она, – я забыла сказать про коляску».

– Это моя подруга Дана Фултон.

Дана поздоровалась, а потом вежливо извинилась и перешла в другой конец холла с ложным окном, где села так, чтобы до нее не долетали звуки их разговора, потому что она была настоящим другом.

– Бриджет, – сказал Люк, подкатившись к ней. – Зачем ты пришла? Все в порядке? Уже так поздно.

Он был так близко от нее, его тепло, и его существо, и его тело, которое она когда-то так любила, что слезы никак не могли остановиться.

– Пойдем, – сказал он, – asseyez-vous. [29]

Бриджет пошла за ним как всегда. Люк привел ее к стулу, который стоял в плохо освещаемом углу. Она села.

Он коснулся ее руки.

– Mon dieu! Что случилось?

– Mon coeur, [30]– сказала Бриджет, касаясь своей груди. – Оно разбивается каждый раз, когда я вижу тебя. Je suis desole. [31]

Люк прильнул к ней, Бриджет прильнула к нему. Он обнял ее, она тихо заплакала.

– Ты прекрасно выглядишь, cherie. – Затем он отпрянул. – Но все же ты… печальна.

– Non, не печальна, – сказала она. – Я рада видеть тебя. Я всегда буду радоваться, видя тебя.

Он коснулся ее щеки.

– Я собирался позвонить тебе завтра, когда закончу здесь свои дела. Почему ты приехала сегодня?

– Нам надо поговорить, – сказала Бриджет. – Эйми не собирается возвращаться в школу во Францию. Я боюсь, что больше никогда не увижу тебя снова.

– Она говорила мне о своих планах, – сказал он, понижая голос. – Это к лучшему. Твой дом здесь, Бриджет. Он здесь уже много лет.

– Мой дом рядом с тобой, Люк.

– Non.

– Je t'aime, [32]– сказала она. Пальцем он коснулся своих губ.

– Non, – сказал Люк. – Ничего не выйдет. У меня теперь другая жизнь. Я люблю свою жену.

Бриджет снова настигло то чувство, которое она ощутила, когда умер Ален. Оно рождается в горле и похоже на мягкий маленький пузырь, «ком», как говорят, хотя на самом деле там ничего нет. Что бы это ни было, это снова оказалось у нее в горле и начало подвигаться к ее голове и к ее сердцу.

«Я люблю свою жену». Разве можно выразиться четче?

– Но… – сказала она, – но у меня рак.

Люк моргнул.

– Что?

Бриджет не ответила, что, конечно, грубо, но он отверг ее, так что разве это важно?

– Бриджет, – сказал Люк, касаясь ее руки. – Все настолько плохо? Это правда?

Слезы в ее глазах высохли, ее боль уменьшилась.

– Завтра я начинаю курс химиотерапии. Я только хотела, чтобы ты знал. На всякий случай. Потому что если я не выживу, будет кому положить цветы на могилы моей семьи, на могилу нашего сына.

Затем она поднялась.

– Бриджет, – сказал он, – non. Се n’ est pas possible. [33]

– Oui, – сказала она, а затем повернулась, чтобы найти Дану. Слово «рак» определенно привлекло его внимание, но почему-то это его внимание не обрадовало ее, совсем не обрадовало. Бриджет хотела его любви, ей не нужна его жалость.