Вивиан Коннелл - Золотой сон

Она замолчала, затем поднялась, сделала на кухне омлет с сыром и подала его с вином, а после ужина принесла Кельвину в постель ликеру и чашку сваренного по-турецки кофе.

Он закурил сигарету и спросил: «Скажи, а тебе не кажется, что все это странно?»

– Нет, ничего странного тут нет, как нет и нужды что-нибудь объяснять и обсуждать.

Он посмотрел на нее и с улыбкой спросил: «И имени твоего мне тоже не дано узнать?»

– Я же не знаю твоего имени, и не спрашиваю. – Она помолчала. «Я совершенно не знала, что мне делать в этой жизни, пока не увидела тебя, и тогда я все сразу поняла, вот как это случилось. И еще мне сразу открылось, что она – призрак, и я знала, к чему тебя приведет жизнь с этой девушкой, поэтому я решила, что должна вырвать тебя из ее рук».

– А к чему меня эта жизнь должна была привести?

– К смертному савану.

Больше она ничего не сказала, а сбросила одежду и бросилась в его объятия, а потом он уснул рядом с ней и проспал до самого утра, и разум его был свеж, как розовый бутон.

На третье утро он проснулся раньше женщины, посмотрел на нее, увидел, что на ее спящем лице не отражается ничего, кроме покоя, и понял, что она действительно дала ему все, что только могла.

Скоро и женщина пробудилась, сонно улыбнулась и сказала: «По-моему, тебе пора сбрить эту ужасную бороду.»

Он встал с постели, побрился, надел костюм и сел за стол завтракать. Оглянувшись на женщину, он залюбовался ее видом и сказал: «Сегодня утром ты как настоящая роза.»

Она улыбнулась в ответ, лицо ее приобрело мягкие, нежные очертания, она ответила: «Только запах свой эта роза отдала тебе.»

Он резко сказал: «Да, я знаю. А я тебе что-нибудь смог дать?»

– Все, что только мужчина может дать женщине, чтобы она могла полнее ему отдаваться, и дать понять, что нет на свете большей гениальности, чем гениальность быть женщиной и уметь растворяться в любимом. Сегодня утром я богаче всех на свете.»

Она улыбнулась. «Мы столько могли бы друг другу сказать, мы ведь знаем такое, что очень немногие знают.» Она подошла к телефону: «Сейчас я тебе такси вызову.»

Только теперь он сообразил, что за три дня, что они провели вместе, ее телефон ни разу не зазвонил, и он подумал, что она очень одинокая женщина. Он опустил ноги на ковер и так некоторое время сидел, не зная, что делать дальше.

Потом он сказал: «Я и не знаю, что тебе сказать.»

– Прощай, – ответила она просто.

Больше они не обменялись ни единым словом, пока не приехала машина. Прощаясь, он поймал ее руку.

– Я хочу тебя поблагодарить.

– А я тебя хочу поблагодарить.

Он нежно ее поцеловал и открыл дверь. Уже подходя к машине, он оглянулся на уже закрытую дверь и понял, что последние три дня прожил в самой утробе своей жизни, в самом главном смысле. И еще он понял, что когда она говорила, что ее призванием было не довести его до смертного савана в его отношениях с другой женщиной, она не лгала.

Вернувшись в пансион, он нашел записку от Маргарет.

Дорогой Кельвин,

Я на десять дней уезжаю, мне надо забыться. Понимаю, что когда вернусь, тебя здесь уже не будет, поэтому прощай.

Маргарет.

Он разобрал бумаги и понял, что ему действительно пора ехать. Среди пришедшей почты он увидел несколько писем от издателей и телеграмму от его агента в Нью-Йорке, еще несколько писем от Григ, которые он без всякого сожаления сжег, как будто это были счета от телефонных компаний, и при этом не испытал никаких чувств.

На следующий день он поехал в Розхэвен – там светило яркое солнце. Войдя в сад, он почувствовал сильное облегчение, ведь здесь он мог непринужденно войти в дверь, и все поймут, что он пришел к себе домой. Детей в доме не было, лишь в дверях гаража он нашел Грейс. Подойдя поближе, он увидел, что Грейс с кистью в руках склонилась над неоконченной картиной, а по стенам развешаны бесчисленные полотна, привезенные из Касси.

Она услышала шаги, обернулась, лицо ее побледнело, но она взяла себя в руки и сказала: «Привет.» Его взгляд остановился на одной из картин на стене и, не говоря ни слова, он подошел к картине вплотную. С холста ему улыбалось милое родное лицо Розмери – Грейс передала в одной работе всю радость девочки от общения с морем, солнцем и родными людьми рядом.

Открыв рот, он простоял перед картиной минут пять, и лишь потом дар речи вернулся к нему: «Боже мой!»

Неожиданно Грейс покраснела, посмотрела на мужа и улыбнулась: «Неплохо получилась Розмери, верно?»

Он посмотрел на нее с тем же удивлением, с которым смотрел на ее картину.

Потом он пересмотрел одну за другой все картины, и в конце не смог сдержать восхищения: «Теперь я понимаю, почему Гейер тебе отдает галерею. Когда открытие?»

– Через две недели. Я их на следующей неделе должна в Лондон отправить.

– А сама тоже поедешь?

Голос его звучал удивленно. Посмотрев на Грейс поближе, Кельвин вдруг заметил, что средиземноморская позолота сползла с нее, уступив место болезненной желтизне.

– Нет, – ответила она, – мне что-то не хочется.

Тут он понял, что она ничего не знает о том, что с ним произошло за последние пять дней и сказал: «Я сюда приехал, чтобы сказать тебе кое-что очень важное. У меня все кончено с Григ.»

Сказав это, он почувствовал сильное облегчение, а Грейс оставалась мертвенно бледной, – это сильно его озадачивало.

– И что?

– Ну, собственно, это все, что я тебе собирался сказать. Все кончено, и мне теперь кажется, что ничего и не было. Ты мне веришь?

– Да. – Она бессильно опустила кисть. – Я тебе верю, только я не верю, что все прошло.

Для него это был страшный удар, он даже сел.

– Что ты имеешь в виду?

– Только то, что сказала.

Его взгляд блуждал по стенам в отчаянии, но вдруг он наткнулся на лицо Розмери на холсте и он уцепился за эту слабую надежду: «Послушай, вот ты говоришь, что Розмери неплохо получилась, хотя раньше ты никогда не писала маслом! Я же тебе верю – почему же ты мне не хочешь поверить?» Он улыбнулся: «Я еще никогда не был так серьезен.»

Лицо ее побелело – он понял, что она поняла – скорее всего он ее не обманывает, но не смогла сдержать эмоций.

Он быстро сказал: «Посиди здесь, и постарайся не двигаться!», а сам быстро выбежал из гаража, забежал в дом и принес ей бутылку бренди.

Она отпила прямо из бутылки, натянуто засмеялась и сказала: «Ты еще не видел настоящего портрета Розмери.»

– То есть как?

– Он у меня в комнате. Я…

– Я хочу его посмотреть.

Они пошли в дом, услышали смех детей, игравших во дворе и Кельвин заметил: «Я бы не хотел сейчас встречаться с детьми, давай как-нибудь обойдем их.»

Грейс повесила «Портрет в белом» – так она назвала картину, над своей кроватью.

Он долго изучал работу, потом сказал: «Знаешь, я всегда считал, что если я умру, Розмери будет очень одиноко, потому что ты ее не понимаешь, а теперь-то я вижу, что я был неправ. Как это у тебя получилось?