Жаклин Бэрд - Страсть с повинной

— Мне было семнадцать лет.

Его рука поднялась выше, и она затрепетала; все, что она собиралась рассказать, улетучилось, как дым на ветру.

— И что? — потребовал Бенедикт, а пальцы его уже расстегивали пуговицы на ее платье.

— Ничего, — простонала она. — Он умер.

Прошел час или всего несколько мгновении, и вот они оба уже лежат раздетые. Как это произошло, Ребекка не знала, — время, да и все остальное перестало для нее существовать. Бенедикт был единственной реальностью. Ее всегда пугала страсть, которую этот человек пробуждал в ней, но теперь, в его объятиях, страх улетучился.

Она прижалась губами к его шее и прикоснулась языком к загорелой коже; его пульс участился, а мускулистое тело напряглось. Ее удивило то, что он выругался; но остановить он ее не остановил. Соленый вкус его кожи заворожил Ребекку, рука ее скользнула вниз, вдоль груди. Она потерялась в океане ощущений, порабощенная созерцанием его мужской красоты.

И вдруг Ребекка замерла; что-то пробормотав, он застонал и неожиданно опустился на нее. Его губы провели огненный след от шеи до груди, и от потрясения у нее вырвался порывистый вздох. Затем его крупное тело заслонило вечерний свет, и на мгновение она испугалась этой огромной черной тени, которая закрыла собой весь мир. Потом его рука завладела ее грудью.

Тело ее содрогалось от наслаждения, каждый нерв, казалось, болезненно трепетал. Жар его тела опалял.

— Я тебя хочу, ничего не могу поделать, — целуя то одну грудь, то другую, глухо простонал Бенедикт.

Ребекка захлебнулась затопившей ее чувственностью, о существовании которой она и не подозревала. Так уж сложилось, что жизнь до сих пор не подготовила ее для подобного торжества эротики. Ее тонкие пальцы скользили по его бедрам, и она ощущала, как мускулы его сжимаются, не давая плоти окончательно раскрепоститься. Он отстранил ее руку.

— Боже… Прости меня, Гор…

И вдруг ей показалось, что ее пронзило кинжалом. Хрупкое тело Ребекки забилось от неприятия того, что он с нею сделал.

— Нет, нет, я не верю… — прошептал Бенедикт сквозь зубы.

Боль утихла, и Ребекка вновь погрузилась в поток желания. Она обхватила его широкие плечи, не замечая, как впивается ногтями ему в мышцы.

Бенедикт притих, каждый мускул его крупного тела был сжат непереносимым напряжением. Она взглянула в его пылающее лицо и взмолилась:

— Не уходи, пожалуйста…

Ее слова словно прорвали плотину; напор дикой страсти должен был ее испугать, но вместо , этого она устремилась ему навстречу. Вихрь 1 чувств подхватил ее; она прижалась к нему, и ее ; стройные ноги обхватили его торс. Из груди вырвался крик, казалось, тело ее рассекло пополам.

Сквозь слезы она повторяла его имя. Мир вокруг нее взорвался, и ее — их вместе — закружило в безумном круговороте. Тела их слились, как сливаются капли росы, и его дикий гортанный стон опалил ей губы, когда влага жизни соединила их. Теперь она принадлежит ему целиком. Они стали одним существом…

Ребекка когда-то читала о сексе, но ничего из прочитанного не могло сравниться с действительностью. Невозможно вообразить себе, думала она после свершившегося, чтобы какая-то другая пара во вселенной могла переживать то, что случилось с ними, с ней и Бенедиктом. Его голова лежала на ее плече, прерывистое дыхание сотрясало могучее тело. Она протянула руку, чтобы отбросить прядь волос с его влажного лба, и уже собиралась было поведать ему свои мысли.

Он дернул головой и в ярости схватил ее запястье. Все еще тяжело дыша, он с откровенным гневом процедил:

— Ты была девственницей. Черт знает что такое, Ребекка! — И, отвернувшись от нее, уселся на постели.

Неземное ее блаженство мигом улетучилось от этого враждебного тона. Что случилось? Почему он недоволен тем, что она девственница? Совершенно непонятно. Она приподнялась и, протянув руку, робко дотронулась до крепкой его спины.

— Что-нибудь не так? — спросила она со страхом в голосе.

От легкого ее прикосновения он резко вскочил и повернулся к ней лицом; позабыв о своей наготе, он сверлил ее темными враждебными глазами.

— Я был уверен, что ты порочна, но, Боже мой, подумать только. Гордон, бедняга, ушел в могилу, даже не познав женщины. Что ты с ним сделала, душила его поцелуями, пока он не обезумел от желания?

Ребекку сотряс озноб, нет, не от холода, но от леденящего ужаса, который поднимался по позвоночнику, подступая к сердцу.

— Я тебя не понимаю, — прошептала она, попыталась поднять на него глаза и вновь потупилась, ослепленная злобностью его взгляда.

— Тебе стыдно, сука!

Его жестокие слова хлестнули ее словно плетью, но на сей раз она смело подняла голову. Она все еще не понимала, что же такое произошло, но упоминание о Гордоне насторожило ее. Надо объяснить этот печальный эпизод, Бенедикт должен понять, ободряла она себя. Ведь он ее любит, а она не сделала ничего дурного.

— Как там тебя в газетах окрестили? Крошка Лолита! Карманная Венера! — Он смерил взглядом ее обнаженное тело с явным презрением. Ребекка выпрямилась и перебросила копну спутанных волос за спину. От потрясения она не могла говорить. И так ничего и не сказала. Прежде она собиралась объяснить ему все об этом печальном случае, но его близость, их любовь изгнали все посторонние мысли из ее головы. А теперь… теперь уже поздно.

Его темный взгляд проследил за движением ее рук, затем задержался на груди и снова уставился ей в лицо.

— Я вполне согласен с газетами. Внешне ты отвечаешь всем желаниям мужчины: умна, красива, прекрасно сложена, страстна, но в душе у тебя нет ни капли женственности. Ни тепла, ни сострадания.

Она смотрела на него, на человека, которого любила, которому лишь мгновение назад отдала все, и не узнавала его. Глаза ее вновь и вновь пробегали по его могучему, еще влажному от пота телу; ее руки ласкали это тело, она целовала эти губы. Ребекка встряхнула головой, чтобы сбросить наваждение. Этот высокий нагой мужчина, исходящий злобой, был чужим. Как мог он так обойтись с ней?

— Что, тебе нечего сказать в свою защиту?

— Я не думала, что мне придется обороняться от нападок собственного жениха, — сказала она холодно. — Я полагала, что уж ты-то, Бенедикт, не веришь желтой прессе, во всяком случае, не настолько, чтобы заучивать слово в слово. А ведь с тех пор прошло уже много лет. Мне тогда едва исполнилось восемнадцать. — Интересно, как он это обнаружил? Впрочем, какое это теперь имеет значение? Достаточно того, что он узнал и тут же подумал о ней плохо. Она ожидала лучшего отношения к себе от человека, которого любила. Бенедикт захохотал:

— Газеты, конечно, порой преувеличивают, но моя собственная мать показывала мне дневник Гордона — последнюю запись перед его смертью.