Анатолий Тосс - За пределами любви

Элизабет поняла, что «он», этот человек, может и сейчас находиться в доме, он мог притаиться где-то в глубине и теперь выжидает, чтобы проникнуть в ее комнату.

Она прислушалась. И вправду, из монотонной ночи проявились звуки – приглушенные, они старались спрятаться, остаться не замеченными, и им бы, наверное, это удалось, если бы Элизабет не ожидала их, не вслушивалась, не знала, что они вот-вот возникнут. Скрипнула половица где-то внизу, на первом этаже, потом еще раз, но уже в стороне, и тут же почти сразу глухой шорох раздался из стены, будто там замурован человек и теперь он тяжело вздыхал.

Элизабет попыталась сдержать дыхание, чтобы оно не вырывалось из нее резко, с надрывом, чтобы оно не привлекало внимание, она замерла и сжалась – может быть, ей удастся схорониться здесь, в постели, и переждать, и «он» не найдет ее.

Она лежала так, а звуки возникали то там то тут, разные звуки, Элизабет ждала каждый из них, иногда долго, и каждый раз, дождавшись, замирала, и сердце сбивалось в чечеточный приступ, и она не отрывала взгляда от занавески – та колыхалась слишком порывисто, вздуваясь пузырями, волнами взметая края.

Сколько так продолжалось, Элизабет не знала. Полчаса, час, два? Страх не проходил, наоборот, он закручивался в спирали внутри живота, сжимая круги, цепляя за сердце, справляться с ним становилось все труднее, и Элизабет тихонько поднялась с постели и, не надевая тапочек, в одних носочках подкралась к двери. Она догадалась – ей надо бежать из дома, выскользнуть из него незамеченной, там ее будет сложнее найти, сложнее поймать. Зачем ждать, пока «он» найдет ее здесь?

Дверь поддалась почти без напора – на лестнице было темно, но глаза уже привыкли к темноте. Главное, чтобы не скрипели ступеньки, и она легонько, на цыпочках, едва касаясь носочками досок пола, так что те не успевали принять ее вес, перескакивая со ступеньки на ступеньку, наконец оказалась внизу. Остановилась, затаилась – где-то рядом глухо барабанило, как будто шаги, слишком торопливые, неестественно спешащие. Элизабет прислушалась: нет, на шаги, и тут же догадалась – это колотится ее собственное сердце.

Еще несколько шагов, и она уже в коридоре, дом – темный, пугающий, полный предательской угрозы, оставался позади, надо только отворить входную дверь. Только дверь… Но как же медленно она открывается! Как громко скрипят дверные петли! И уже непонятно, стучит ли это ее сердце или сзади действительно кто-то бежит мелкими, короткими шажками и вот-вот схватит ее за руку, вцепится в нее, потянет назад в темную неизбежность дома.

Надо успеть сделать один шаг туда, во влажную свежесть открытой ночи – свободной, спасительной, не ограниченной стенами и крышей, захлопнуть за собой дверь, отгородиться ею от дома, оставить его позади вместе со всеми страхами, со всеми, кто в нем остался.

Элизабет метнулась по лужайке, носки сразу пропитались влагой, отяжелив ноги, но она ухитрялась передвигать их внутри густой, плотной травы. Луна едва пробивалась сквозь низкие облака, и оттого темнота сглаживала тени, и надо было успеть добраться до коттеджа, пересечь лужайку, всего-то каких-то тридцать ярдов. Там Во-Во, он защитит, не даст в обиду, и тот, кто преследует ее, испугается, не посмеет приблизиться.

Дверь оказалась не заперта, она лишь скрипнула, легко поддавшись, и тут же затворилась позади, и Элизабет снова окунулась в полную, кромешную темноту. Она попыталась разобраться в контурах размытых во мраке предметов, но они были ей незнакомы, и она тут же наткнулась на что-то острое, вздрогнула от боли и лишь потом позвала сдавленным от страха голосом:

– Во-Во, ты где? – и потом снова, после короткой, наполненной напряжением паузы: – Во-Во!

И тут же увидела его слишком близко, слишком неожиданно. Почему-то он был одет – это Элизабет поняла, когда обхватила его руками, прижалась, пытаясь спрятаться на его груди.

– Что случилось, Лизи? – услышала она тихий шепот. – Ты почему не спишь? Что случилось?

– Мне страшно, – проговорила она куда-то внутрь его груди, отчего ее голос зазвучал еще глуше. – Я не могу спать. Там кто-то есть в доме. – Она еще крепче сцепила замок рук у него на спине. – Там наверняка кто-то есть. Мне страшно.

– Ну что ты, Лизонька… – Тяжелая, теплая рука легла на голову, медленно поглаживая по волосам. – Кто там может быть? Что ты, успокойся.

– Там кто-то есть, – повторила Элизабет. – Тот, кто убил маму, он теперь пришел за мной, он там, в доме. – Голос ее дрожал, она сама чувствовала, как мелко, тыкаясь в его рубашку, затряслась голова, сил хватало лишь на то, чтобы повиснуть на его твердом, широком теле.

– Не говори глупости. – Казалось, голос двигается по ее волосам вслед за рукой, поддерживая, успокаивая. – Никого там нет. Хочешь, я пойду с тобой и буду сидеть там рядом?

– Нет-нет, – проговорила Элизабет, – я не хочу туда, обратно. Я не хочу. – У нее совсем не оставалось сил. Она уже сама не знала, что произносят ее полностью намокшие соленой влагой губы. А потом, видимо, она заскользила вниз, даже руки не смогли ее удержать – она снова забылась то ли во сне, то ли в обмороке.

…Очнулась она от того, что ее била дрожь, скользкая, мелкая, зубы стучали, выбивая рубленный, дырявый ритм – видимо, именно этот каменный стук и привел ее в сознание. А еще было очень холодно – мокро, скользко и леденяще холодно. Она провела ладонями по плечам, пытаясь хоть как-то унять дрожь, хоть как-то согреться, но ничего не помогало. Пришлось открыть глаза…

Она лежала на кровати, а прямо над ней нависало лицо. Она и не разглядела его сразу, только глаза, – казалось, в них отражается весь свет, который еще можно выделить из ночи, с такой печалью, с такой тоскливой, преданной заботой они глядели на нее. Не отрываясь.

Во-Во сидел на стуле чуть сбоку от изголовья, согнувшись, в самой его позе чувствовалось напряженная усталость.

– Мне холодно, – прошептала Элизабет, втискивая тело еще глубже внутрь постели. – Я замерзаю.

– Я тебя укрыл одеялом, – ответили ей глаза, она смотрела только в них. – Ты дрожала, и я тебя укрыл одеялом. Но я могу принести еще плед. – Он почти уже поднялся со стула.

– Не надо, – пробормотала Элизабет. – Мне холодно. Ляг рядом. – И она двинула плечами, бедрами, отодвигаясь, освобождая место.

– Рядом? – неуверенно переспросили глаза, и в них стало еще больше тоски, печали, даже испуга.

Но Элизабет не ответила, она только смотрела на него и молчала. А потом веки ее отяжелели, набухли, прикрылись и лишь на ощупь, не надеясь на ускользающее сознание, Элизабет ощутила рядом большое, мягкое, упругое тепло – к нему можно было прижаться, уткнуться в него, впитать в себя, а вместе с ним хоть какое-то спокойствие, хоть какую-то надежду. Его оказалось достаточно, чтобы дрожь затихла, и рассыпанное в беспорядке тело вновь собралось воедино и добровольно отдалось сну. Наконец-то она уснула, не потеряла сознание, а уснула. Сон был наполнен яркими, нервными вспышками света – они были белыми с вплетенной в белое желтизной, но попадались и цветные, и Элизабет каждый раз вздрагивала, ее руки судорожно цеплялись за единственную опору и снова расслаблялись, когда спазм отпускал.