Ника Сафронова - Эта сука, серая мышь

– Зайчонок, ты меня удивляешь. Ты не рада этому, что ли?

– Да почему не рада? Рада. Но ведь могла же пойти с Мурашовой в боулинг! А вместо этого… – Оксанка горестно вздохнула, но вслед за тем раздался всплеск воды и ее оживленный вопль. – О! А время-то еще детское! Семь часов только! Сейчас все-таки прозвонюсь к ней. Вдруг еще успеем?

– Погоди, зайчонок! – поспешила осадить я подругу. – Мне нужно сказать тебе очень важную вещь!

Оксанка захныкала:

– О, боже, Балагура! Когда ты уймешься уже? Долго ты еще будешь разъедать мой мозг? Учти, если ты сейчас заявишь, что колдун наконец дозрел и до внутренностей Шурка, я тебе помогать не буду. Мне твой кузен шибко приглянулся во время нашего похода в донорский центр.

– Зайчонок! Я завтра уезжаю в Воронеж! – выпалила я.

– Как? Опять? Зачем?

– Маме необходимо вернуться в Москву. И мне придется подменить ее у бабуси.

– Надолго?

– Не знаю, зайчонок. Но думаю, что надолго. Возможно, даже до лета.

– Ты… – Оксанка запнулась, не зная, что и сказать. – Ты офонарела, что ли? А кто со Славиком останется?

– Мама с бабушкой.

– А на какие шиши они все трое жить-то будут?

– Ну, мама попробует восстановиться на своей старой работе… – Я занервничала. – Зайчонок, не мучь ты меня! Ситуация безвыходная. Мы уже по-всякому думали. По-другому никак.

– Нет, погоди! – не унималась Дорохова. – Не мучьте ее! А долг кто будет за тебя возвращать? Я, конечно, могу договориться с Чижихой, чтобы она Мишане натурой отдавала, но в принципе?

– Мише я позвоню. Скажу, что все верну по приезде. Машину продам и верну.

– Вот так вот даже? Машину продашь? – Оксанка вздохнула и замолчала очень надолго. Потом сказала: – Блин, Балагура! Как же мы тут без тебя? Я чего-то вообще потерялась. Даже представить себе этого не могу.

Мы с Дороховой еще какое-то время поплакались друг другу в жилетку. Пока в дверь не просунулась виноватая моська Славика.

– Полина, ты еще долго?

– Все, мой хороший, уже иду!

Я слезно распрощалась с подругой. Быстро настрочила бабуленьке, кочующей по соседям, пояснительную записку. Оделась. И мы с малышом отправились в кино.

А ровно через двадцать семь часов все это: и вечерняя, завьюженная Москва, и запах попкорна, витающий в фойе кинотеатра, и скупая слезинка на щечке у Славика, узнавшего о моем скором отъезде, – все осталось в далеком прошлом.

Жизнь моя полностью изменилась. Растрескался весь ее прежний уклад. Оккупировав «чердачок», я медленно потекла мимо кисельных берегов своего ожидания.

Я выбрала себе в наставники сельского фельдшера. В настольные книги – пособие для будущих мам. Я делала все, как учили. Крепкий, здоровый сон. Продолжительные прогулки. Ежедневная гимнастика для беременных. В Воронеже накупила кремов от растяжек. Заготовила впрок свободной, не стесняющей движений одежды.

День за днем изучая пособие, я представляла, как мы с моим крошечным младенцем живем и развиваемся параллельно друг другу.

14 марта. Одиннадцать недель. Маленькое существо внутри меня уже может морщиться, менять выражение лица и даже улыбаться.

Хм, как интересно! И я сегодня много чему улыбалась. Когда была в церкви, например, радовалась сошедшей на меня благодати. Просто как гром среди ясного неба. Свалилось – и все. И покой на душе, и уют, и тихие слезы от счастья. А вечером мы смеялись за чаем с бабусей. Она вспомнила, как я (то бишь Зоя) прочла стишок на детском утреннике, потеряв в слове «гномик» буковку «н». Получилось так «В сад забрался гомик». И хотя автором данного ляпа являлась не я, но за Зою было приятно. Грустная вышла улыбка, но все же.

21 марта. Двенадцать недель. Зародыш удобно устроился в моей матке, мозг и нервная система начинают играть для него важную роль. А для меня такую роль играло только это. Поэтому я давным-давно отключила свой сотовый телефон. И страшно удивилась, когда вдруг среди бела дня мне на домашний позвонила Оксанка.

– Полина! – сказала она. – Хотела задать тебе один нескромный вопрос. Не возражаешь?

– Что за ерунда, зайчонок! Конечно, не возражаю!

– Ну ладно, – с легким предостережением в голосе молвила она, – Тогда вопрос такой. Тут на днях к нам в очередной раз приезжал Лихоборский. И после этого Вероника почему-то решила выяснить у меня, не залетела ли ты там часом? Я ответила, нет. Но теперь спрашиваю тебя. Это не так? Может быть, твой внезапный отъезд связан именно с этим?

Я опешила. Если скрою от Дороховой сейчас, когда она спросила в открытую, то потом будет смертельная обида.

– Зайчонок! – взмолилась я. – Поклянись, что никому не расскажешь! Ни Веронике. Ни Мише. Вообще никому. Я очень боюсь, что кто-нибудь меня сглазит.

– Значит, все-таки да, – помолчав, констатировала Оксанка. – Поздравляю! Могла бы и раньше поделиться радостью с лучшей подругой.

– Не могла, зайчонок, честно! Прости меня. И, пожалуйста, не говори никому!

– Ладно, не ссы, не скажу. И она повесила трубку.

А я, вместо того чтобы расстроиться, неожиданно рассмеялась.

Так что Всеволод и впрямь решил, что я пошутила? Вот дуралей! Неужели еще не понял, что я меньше всего похожа на шутницу, за полным отсутствием у меня чувства юмора. То-то он удивится, когда ему позвонят из роддома!

18 апреля. Шестнадцать недель. Ребенок уже умеет схватывать что-то ручками, плавать и даже переворачиваться.

Ишь ты, какой стал непоседа! А у меня вот тоже день прошел в активном движении. С утра ходила к излучине. Просто гуляла. Хотя там было тенисто и сыро, а местами кое-где до сих пор лежал снег. У запруды встретилась случайно с Вициным-Крамаровым. И он, робко взяв меня за руку, проводил до церквушки. Здесь уже пришлось отправить его восвояси. Ни к чему это, чтобы отец Владимир решил, будто у нас с ним роман.

Успев привыкнуть к моим частым визитам, местный батюшка проникся ко мне уважением. Ласково именовал сестрицей и всякий раз умилялся усердию, с каким я отмаливала у бога свой недавний грешок.

Справившись у священника, когда можно будет приносить куличи и яйца на освящение, я, как обычно, наведалась к Зое. Пообновила цветочки, воткнув их прямо в просевшую землю (банки без конца кто-то бил – может, собаки, а может, сельская детвора). Сестра смотрела на меня с фотографии, чуть улыбаясь. На ней она еще до болезни, за год или за два.

«Ну, до встречи, Зоенька! В выходные на Пасху приведу к тебе бабушку».

А вечером я скакала как заводная вокруг присыпанного мукой стола. Пыталась испечь по бабусиному рецепту пасхальный пирог.

– Не торопись, Зоюшка, – помогала мне советами составительница рецептов. – Поставь тесто в духовку. Дай ему сначала хорошенько подойти…

Подходило тесто в духовке. Рос как на дрожжах и мой живот.