Мэри Стюарт - Гром справа

«Да. О да. Только…»

«Только?»

«Если она достаточно хорошо себя чувствовала, чтобы думать о вежливости, то могла бы что-нибудь и мне передать. Это, в конце концов, намного важнее».

«Да, конечно. Ты права. Странно, что она этого не сделала».

«Если не сделала. — Наступившая тишина была такой напряженной, а взгляд монахини таким пристальным, что Дженнифер продолжила, обдумывая слова: — Донья Франциска определенно дала понять, что кузина ничего обо мне не говорила и ничего не передавала. Но так же она дала понять, что кузина постоянно была в лихорадке. Теперь получается, что второе утверждение неправильно. Может, и первое тоже».

«Я… Девочка… — Голос монахини сорвался, руки, которые она сложила вместе, начали трястись. Было очевидно, что одно дело — легкое злословие, другое — прямые обвинения. Печаль затуманила старые глаза. — Все эти разговоры… Не понимаю».

«Я тоже. — Дженнифер сама удивилась, какой у нее голос жесткий. — Челеста часто врет?» Разговор приобрел совсем другой оттенок, будто длинная тень испанки легла между собеседницами на траву.

Руки старой монахини уже откровенно тряслись, и рот заодно. «Челеста? О да, о да. Она милая хорошая девочка, милая хорошая девочка, никогда не врет… Да и зачем? Сказать, что мадам Ламартин нравились горечавки… Это так неважно, так тривиально…»

«Вот именно. — Дженнифер отвернулась от огорченной старухи, принялась разглядывать зеленые и золотые абрикосовые деревья. — Никто не будет врать, сестра, про вещи, которые не важны. — Монахиня молчала. — Посмотрите на это с другой стороны. Если она говорила про горечавки просто из вежливости, чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы беседовать на незначительные темы, то почему ничего мне не передала? Если, с другой стороны, ей действительно нравились горечавки…»

Сестра Луиза совсем затихла: «То что, девочка?»

«Тогда ей нечего было передавать, потому что она никогда обо мне не слышала. Она не говорила на английском, потому что не знала его. Понимаете? — Теперь Дженнифер наклонилась вперед, уперлась руками в колени и прямо смотрела в глаза монахини. Косточки побелели. — Понимаете, что это значит? — повторила она почти шепотом. — Это значит, что это не Джиллиан».

Через ярко-голубые горечавки двое смотрели друг на друга.

«В любом случае, — сказала Дженни, — я не верю, что женщиной, которая умерла, могла быть моя кузина Джиллиан».

Глубоко в здании монастыря зазвонил колокол.

Резкий звук колокола будто вернул их из страны смутных подозрений к разуму, к реальности солнечного полудня. Сестра Луиза вскочила с коротким восклицанием и начала хлопотливо собирать инструменты. Ее руки еще слегка дрожали, неуверенные движения выдавали солидный возраст, но со звоном колокола она восстановила если и не полный рассудок, то какую-то долю достоинства и манеры поведения, соответствующих сану. Она сказала, очень достойно приблизившись к мягкому осуждению: «Ты огорчена, девочка, видимо, сама не понимаешь, что говоришь. Совершенно невозможно, чтобы такая ошибка… — Она осеклась, сглотнула и сказала, отчаянно: — Не может быть никаких причин, по которым донья или кто-то еще будет тебя обманывать».

Дженнифер ничего не ответила. Она тоже пришла в себя, остро осознала, какую допустила ошибку, заговорив так с членом сообщества, к которому в каком-то качестве принадлежала донья Франциска. И никак нельзя отрицать, что последнее заявление сестры Луизы несомненно разумно.

«Кроме того, — сказала монахиня почти базарным тоном, — были документы. У нее были документы».

Дженнифер быстро подняла голову: «Правда?»

«Да. Ты должна их увидеть. Они тебе покажут… Но не будем больше говорить об этом, — сказала твердо старая монахиня и неопределенно посмотрела на траву на могиле. — Куда, хотела бы я знать, я дела мои грабельки?»

«Вот, под розами».

«Спасибо, девочка. Вот, по-моему, и все. Мне пора. Это колокол на детские службы. — Поскрипывая и похрустывая, она начала подниматься. Дженнифер вскочила на ноги и протянула ей руку. — Спасибо. — Сестра Луиза посмотрела на нее искоса и сказала все еще не совсем естественным голосом: — А что касается того, о чем мы разговаривали… Не думай больше об этом. Неправильно, что я слушала, но ты так расстроилась… Поверь, я понимаю твою печаль и потрясение. Все слишком неожиданно и, возможно, тебе сообщили новости… Не так надо было. Ты почувствуешь себя по-другому завтра, после сна. Все эти… идеи. Они рассортируются и исчезнут к утру».

«Да».

Сестра Луиза похлопала девушку по плечу, ее уверенность ощутимо возрастала с каждой секундой. «Ты огорчена и несчастна. Не можешь принять тот факт, что кузина умерла. Но ты обязательно, я тебя уверяю, почувствуешь себя лучше завтра».

«Радость приходит с утра?» — сказала Дженнифер вдруг очень тонким голосом. Сестра Луиза посмотрела на нее с сомнением. Теперь уже Дженнифер прикоснулась к ее руке, быстро сжала и с трудом улыбнулась. — Извините. Вы совершенно правы, сестра, я огорчена и говорю глупости. Конечно, все эти вещи найдут естественное объяснение. Возможно, завтра…»

Монахиня уцепилась за слово, будто за волшебное заклинание. «Завтра. Да, завтра. Ты сейчас возвращайся в свой отель, детонька, хорошо покушай на ночь, обязательно с вином, чтобы заснуть, и хорошенько отдохни. Тогда, если будешь дальше беспокоиться, опять к нам придешь. Нам нечего прятать! — Она сумела произвести пародию на свой раньше такой жизнерадостный смех, и Дженнифер ей улыбнулась. — Будет очень легко отбросить всю эту чепуху. Донья Франциска и Челеста с огромным удовольствием расскажут все, что могут».

Улыбка исчезла с губ Дженни. «Вы не скажете им, что я говорила? Я наболтала кучу глупостей, пожалуйста, вы не можете их забыть и никому не рассказывать?» * «Уже все забыла, — сказала сестра Луиза величественно. — Не волнуйся, девочка, промолчу. — Она посмотрела на Дженнифер хитро и все еще озабоченно. — Если еще что-то будет тебя беспокоить, лучше всего пойти с этим по назначению, к матушке. Ты все равно должна с ней встретиться».

«Конечно. Именно это я и должна сделать. Обязательно с ней поговорю».

«Давай. И все немедленно прояснится. А теперь я должна спешить, а то опоздаю в церковь. — Она взглянула на Дженнифер почти по-прежнему игриво. — Ты, наверное, думаешь, что я совершенно святая женщина, учитывая, сколько я стою на коленях, а я просто старая грешница, которая думает о яблоках и розах намного больше, чем они заслуживают. Ты тоже забудь все, что я сказала, а не должна была говорить».

Дженнифер улыбнулась и ответила, как эхо: «Уже все забыла».

«Благослови тебя Бог, девочка. Найдешь выход сама?»