Маша Царева - Небо. Парашют. Юноша

– Кирюша! – я подлетела к нему и плюхнулась рядом.

Он вяло повернул ко мне голову.

– А, это ты, – безрадостную реплику сопроводил холодноватый поцелуй в висок.

Но я нисколько не обиделась – все-таки он так перенервничал. Я погладила его по голове.

– Ну как ты здесь?

– Я-то что… – вздохнул он, – лучше бы спросила, как она.

– И как она? – послушно спросила я.

– Плохо, – покачал головой Калинин. – Ей вкололи сильнейшее обезболивающее, чтобы она могла уснуть. Бедная Инга.

– Перелом ноги – это не смертельно. Она скоро поправится!

– Лучше уж скажи прямо, что тебе на нее наплевать, – буркнул он.

Я хотела горячо воскликнуть: «Ты же знаешь, что нет!», но потом подумала, что прозвучало бы это фальшиво. В тот момент, когда я судорожно перебирала в уме известные мне вежливые фразы, к нам приблизился высокий мужчина в светло-голубом хирургическом костюме.

– Вы родственники гражданки Метелкиной? – спросил он.

И прежде чем я успела раздраженно ответить, что к гражданке Метелкиной мы никакого отношения не имеем, Кирилл вскочил на ноги и схватил доктора за рукав:

– Да, Инги Метелкиной! Это я. То есть я ее родственник.

Кто бы знал, чего мне стоило не фыркнуть – вот уж никогда бы не подумала, что у нашей местной порностар такая непритязательная фамилия. Но ситуация не располагала к идиотскому хихиканью.

– Брат, что ли? А паспорт у вас есть? – нахмурился врач. – Она проснулась. Но в палату мы пускаем только родственников.

– Что за идиотские правила? – кипятился Кирилл. – Нет у меня паспорта. Может быть, я ее муж!

Я закашлялась.

– Муж? – Мне показалось, что врач взглянул на него с любопытством.

– Муж, – твердо ответил мой любимый мужчина.

А на то, что мое горло почти сорвано от надрывного красноречивого кашля, он внимания почему-то не обратил.

– Ладно. – Доктор, видимо, решил, что Калинин проходит его внутренний фейс-контроль. – Можете зайти. Только тихо и ненадолго.

По-прежнему не глядя на меня, Кирилл устремился в палату. Помявшись, я последовала за ним. В дверях он обернулся и еле слышно сказал:

– Сань, а тебе лучше здесь подождать.

– Хорошо, – одними губами ответила я.

Впрочем, дверь в палату он не прикрыл, и прислонившись к косяку, я могла без труда наблюдать за происходящим в палате.

Инга лежала на койке у окна, ее загипсованная нога была привязана к специальной металлической трапеции. Не могу сказать, что выглядела она плохо. Видимо, яркий солярийный загар скрыл бледность ее лица. Краем глаза я отметила, что ногти на пальчиках ее загипсованной ноги покрыты темно-вишневым лаком. И вообще она смотрелась по-кинематографичному красиво – именно так выглядела бы захворавшая красавица из какого-нибудь сериала, над наигранными страданиями которой пускали бы потайную слезу домохозяйки. Она была красивой, притихшей и беспомощной. Ее хотелось опекать и защищать.

Я не слышала, о чем разговаривали эти двое.

Инга повернула к нему лицо, она улыбалась. Кажется, впервые я видела искреннюю улыбку на ее лице. От улыбки этой она казалась еще моложе. А может быть, все дело в отсутствии косметики – черт его знает. Кирилл что-то весело ей рассказывал. Время от времени он подносил ее узкую руку к губам и мягко целовал ладошку.

А я не знала, умиляться мне или плакать. Странное это было чувство. Если бы пару дней назад мне бы рассказали, что так вот получится, и спросили бы, какой будет моя реакция, я бы без тени сомнения ответила: подойду к Калинину, что есть мочи пну его ногой под зад, попытаюсь с максимально гордым видом покинуть помещение и разрыдаюсь, только исчезнув из их поля зрения. Но сейчас… Сейчас я смотрела на то, как Кирилл Калинин улыбался своей Метелкиной, и с ужасом думала о том, насколько же гармонично они смотрятся вместе.

– Красивая пара, – вдруг озвучил мои мысли посторонний голос.

Вздрогнув, я обернулась и обнаружила за своей спиной уже знакомого мне доктора.

– Да уж, – промямлила я.

– Давно они вместе?

Я пожала плечами:

– Несколько лет.

– Он так за нее переживает. Это так романтично, – вздохнул врач.

– Да, – согласилась я.

– А вы почему такая грустная? – проявил заботливость медик. – У вас тоже здесь родственники?

– В некотором роде, – усмехнулась я, – но вообще-то, похоже, мне пора домой.

– Конечно, идите, – поощрительно улыбнулся он, – вам надо выспаться и отдохнуть. Цвет лица у вас отвратительный. Это я вам как врач говорю.

Когда я уходила, ни Инга, ни Калинин даже не посмотрели мне вслед.

На автоответчике меня поджидало сообщение от начальства. Главный редактор газеты «Новости Москвы» Максим Леонидович Степашкин гнуснейшим голосом просил перезвонить ему в любое время.

Почему-то мне и раньше приходилось наблюдать эту тревожную закономерность: если уж на твою голову сваливаются неприятности, то все разом. И Калинина я вряд ли еще увижу (ну, только в тот знаменательный день, когда он вывезет из моей квартиры свой позабытый здесь хлам), и с работы меня скорее всего уволят. Я такая – всегда жертвую работой ради бурной личной жизни. В глубине души я понимаю, что это неправильно. Но ничего поделать с собою не могу. Как только в моей жизни появляется достойный внимания мужчина, все остальное мгновенно отходит на второй план.

А ведь я могла написать роскошный материал о парашютистах. В моем распоряжении были такие уникальные факты и такие яркие фотографии! Но вместо того, чтобы, просидев за компьютером хотя бы пару часов, сотворить нечто гениальное, я наскоро набросала заметку репортажного плана и по факсу отправила ее в редакцию.

Представляю, что мне скажет Степашкин. Ведь планировалось, что материал о бейс-джамперах будет опубликован на развороте. Я три раза брала выходные ради этой статьи, и поездку в Италию оформила как командировку. Редакция даже оплатила мне половину стоимости авиабилетов.

Я полистала записную книжку и нашла домашний номер главного редактора. Никогда раньше я не звонила Степашкину домой. В отдельные моменты у меня складывалось впечатление, что и дома-то никакого у него нет. Сами посудите: когда я прихожу на работу, Максим Леонидович уже там, сидит себе в своем кабинете и, сдвинув брови к переносице, просматривает вереницу факсов. Ухожу – а он все там же, в той же позе, усердно стучит по клавиатуре. А офисная уборщица тетя Груша даже пару раз, многозначительно понизив голос, сообщала, что шеф ночевал в своем кабинете, свернувшись клубочком на коротковатом кожаном диванчике.

– Алло! – я сразу узнала его голос.

– Максим Леонидович? Это Саша. Саша Кашеварова.

– А, вы, – без особенного энтузиазма отозвался он, – подождите секундочку.