Энн Риверс Сиддонс - Королевский дуб

Сонный детский голос Люси Дэбни ответил на мой второй звонок; мне показалось, что она не спала. Я поняла, что на этот раз хотела бы услышать манерный голос Чипа.

— Это Энди Колхаун, Люси, — проговорила я так быстро, как могла. — Чип дома? Мне необходимо с ним поговорить.

— Хей, Энди, — послышался капризный голосок. — Бога ради, объясни, чем вы все занимаетесь? Сначала Том, теперь ты, а еще даже не рассвело, едва ли…

— Люси, где Чип? — буквально завизжала я в трубку.

— Ради Бога, зачем ты орешь? Он поехал на плантацию. Недавно звонил Том и сказал, что там чем-то нужно заняться и чтобы Чип встретился с ним и сделал это как можно быстрее. Чип сразу же после этого ушел. Он сказал, чтобы я не беспокоилась о завтраке, он перекусит попозже где-нибудь. Сказал, что голос Тома звучит как-то странно. Я ответила: а когда он бывает не странным? Неужели на самом деле не будет конца неприятностям, которые причинит нам Том Дэбни, пока он не угомонится или кто-нибудь не привлечет его к ответу? Чип выглядел ужасно. Я попросила его позвонить его папе и сказать, куда он едет. Никогда нельзя знать, что ожидать от Тома.

— И он позвонил? — спросила я, затаив дыхание.

— Не знаю.

— Позвони Клэю, Люси. Позвони прямо сейчас. Позвони сейчас же, — закричала я и бросила трубку, прервав обиженную болтовню жены Чипа. Я натянула на себя сырую грязную одежду и кроссовки, плача, в спешке и страхе, схватила мою винтовку со стойки над камином и выбежала из сумрачного дома в светлеющее утро. Эрл сонно выкатился из-под ступенек и закланялся передо мной. Я остановилась на последней ступеньке, уставилась на зверька, а потом вбежала обратно в дом, позвонила в Пэмбертонский полицейский участок и передала с трудом говорящему помощнику, чтобы он немедленно разбудил Гарольда Тербиди и отправил его в поместье „Королевский дуб".

— Скажите ему, чтобы ехал мимо дома по грунтовой дороге, через поля соевых бобов до тех пор, пока это возможно, а потом шел до берега ручья. Он увидит там громадный дуб на острове, его нельзя не увидеть. Скажите ему, чтобы он поторопился… Скажите, чтобы поторопился!

— Господи, леди, что там происходит? — закричал помощник.

— Не знаю, — прорыдала я, уронила трубку и опять побежала.

Меня не удивляло, каким образом я знаю, что Том призвал Чипа к Королевскому дубу, но в голове моей не было сомнения, что я найду их там. Я не могла бы сказать, что намерена делать, когда доберусь до места. Я не могла бы объяснить, что предполагала делать с винтовкой. Единственное, что я знала, это что я не должна была попасть туда слишком поздно… Не Чипа я спасала, звоня Гарольду Тербиди, а Тома. В моей голове не было никаких сомнений насчет того, зачем он туда отправился.

Я перепрыгнула ручей в самом узком месте и нырнула в подлесок, направляясь вверх по течению. Раньше, с Томом, я дважды проходила этот путь до Королевского дуба; точно по этой же дороге, вдоль ручья, я думала идти и теперь. Но страх, усталость и просто ужасность предыдущей ночи затуманили мой ум и лишили проворства. Я не могла вспомнить, сколько времени занимала дорога, отходили ли мы в каком-нибудь месте от берега и нужно ли было где-нибудь переходить ручей… Я споткнулась о корень кипариса и шлепнулась плашмя на мокрые заросли шиповника и подлеска, мои руки и колени глубоко погрузились в черный ил, скрытый под остатками прошлогодней листвы, винтовка упала в грязь. Я плача выкарабкалась, отряхнула ил с рун и снова упала, и вновь поднялась. Подобрав винтовку, я стала пробиваться дальше, слепая и спотыкающаяся; пот бежал со лба и заливал глаза, а слезы душили, забивая нос. Ствол винтовки бил по ноге. Утренний хор птиц разрастался, резко и тревожно звучал, я слышала всплески убегающих в темную воду амфибий, а на другой стороне ручья — треск продирающихся сквозь подлесок оленей, которых обратили в бегство моя неуклюжесть и запах моего ужаса. Давясь и задыхаясь, я добралась до упавшего тупело, опустилась на него, закрыла лицо руками и расплакалась, ибо знала, что в том состоянии, в каком я была, не смогу подняться даже на милю вверх по ручью, не говоря уже о том, чтобы пройти весь путь до Королевского дуба и не опоздать. Ни до, ни после этой минуты у меня не возникало такого острого чувства отчужденности, непохожести на окружающий мир; я наверняка восстановила против себя леса так же, как если бы подожгла их.

И вдруг я услышала голос Скретча. Я никогда не буду сомневаться в том, что это было так: не какой-то бестелесный голос из эфира или моего подсознания, а настоящий, живой, ясный, особенный голос, наполненный весом и смыслом. Голос Скретча и никого другого.

— Это касается и тебя, Энди, — говорил он. — Пока у тебя есть леса, у тебя есть я. Я — в них все время.

И еще:

— Загляни в себя, Энди. Ты найдешь там то, в чем нуждаешься. Леса внутри тебя. Загляни внутрь.

Великое спокойствие возникло в моей тяжело вздымающейся груди. Я подняла мокрое горячее лицо и посмотрела вокруг. Я знала, что ничего не увижу, — это были последние слова, что Скретч сказал мне в гостиной моего дома, и я принесла их с собой в леса. Но они были уже здесь, живые слова ждали меня в приречных болотах Биг Сильвер. Легкость и раскованность побежали по моим рунам и ногам, а сердце прекратило свою суровую борьбу. Я глубоко вдохнула влажное душистое утро и поднялась на ноги. Маленькая винтовка теперь точно улеглась в изгибе руки, мышцы стали гибкими, теплыми и сильными.

— Я люблю тебя, Скретч, — крикнула я в светлеющую тишину и продолжила путь вверх по ручью. Я обнаружила, что мне не нужно заранее намечать, нуда идти; мои ступни, ноги, мышцы, глаза, уши, нос — все мои чувства, но не мозг — обладали вновь обретенной мудростью, лежащей за пределами разума. Как Том учил Тима Форда, как Скретч только что наставил меня, я отпустила себя в леса, в естественность, в дикую природу. Я стала, как никогда до этого и никогда впредь, даже в прошлую ночь, стала лесным созданием, уверенным и бесшумным. Когда я достигла изгиба Козьего ручья, где небольшая полянка на левом берегу прерывала черную стену деревьев, серые краски рассвета превратились в линялый бело-голубой цвет утра самых жарких дней лета, а у меня даже не было затруднено дыхание. Я выпрямилась — последние мили я бежала согнувшись, и только теперь мои мышцы начало сводить, — потянулась и посмотрела налево. Если я правильно помнила, то где-то на расстоянии мили я должна была видеть очертания огромной, беспорядочной нагроможденной крыши дома „Королевский дуб", возвышающейся над окружающими деревьями. Само же дерево находилось в неполной миле вверх по течению.

Крышу я увидела, и даже более того. Я увидела огромный столб дыма, поднимавшийся вверх в усиливающуюся синеву утра.