Вероника Кузнецова - Горбун

— Да, — сказала я, постаравшись не выдавать своего раздражения и твёрдо зная, что тот, кто звонит на этот раз, не может подозревать, насколько не вовремя он звонит.

— Жанна? — раздалось в трубке.

Я понятия не имела, кто из мужчин мог мне звонить.

— Да, — подтвердила я.

— Это Мартин.

Должно быть, телефон искажал голос датчанина, так как я его не узнавала.

— Добрый вечер, Мартин, — поздоровалась я.

— Ирина дома?

Я обрадовалась, решив, что мы распрощаемся, едва он узнает об отсутствии жены, и я получу возможность вернуться к работе.

— Нет. Она только что позвонила и сказала, что не придёт ночевать.

В трубке прозвучал злобный смех.

— Что случилось? — оторопело спросила я.

— Можно к вам заехать? — поинтересовался Мартин.

Что я должна была отвечать? Это был хозяин дома, и он имел право приехать в любое время, хотя бы за чемоданом. Мне очень не хотелось встречать его одной, но ему-то об этом не скажешь. Но всякий случай, в надежде, что он поймёт мой намёк, я поинтересовалась:

— Вы один или с Леонидом Николаевичем?

— Он работает, — ответил Мартин.

Горбун работает и сопровождать своего приятеля не может, а что я тоже могу работать, никому не приходит в голову.

— Я вас жду, — сказала я, выдавливая из себя жизнерадостность.

Бывает ведь такая неудача! Никуда сегодня не ходила, ничего не видела. Могла хотя бы написать что-нибудь. Так нет! Придёт этот датчанин-русоман и будет морочить мне голову разговорами на русские темы. Вчерашнее тёплое чувство, возникшее в ответ на его приязнь ко мне, даже на миг не шевельнулось в душе.

Мартин приехал поздно и был сильно навеселе. Как только он переступил порог, я сразу поняла, что намучаюсь с ним. Держался он развязно, долго мял мою руку, распространяя дружелюбие и винные пары, а потом от полноты чувств непременно захотел троекратно, по русскому обычаю, со мной расцеловаться.

Я поспешила уклониться от соблюдения древних правил, с отчаянием уверяя его, что время поцелуев кануло в прошлое вместе с товарищем Брежневым.

— Не может быть, — возражал Мартин, покачиваясь. — Три раза. По-русски.

Я чувствовала, что пришло время срочно выискивать у себя дипломатические способности, и испытала почти ненависть к горбуну за то, что он не пришёл вместе со своим товарищем. При этом я совсем не принимала во внимание, что это два совсем разных человека, и по этой причине они не могут бегать друг за другом, будто связанные верёвочкой. Что горбун тоже может быть пьян и с двумя потерявшими над собой контроль мужчинами справиться ещё труднее, чем с одним, я тоже не подумала.

— Значит, ты не уважаешь обычай? — сделал глубокомысленный вывод Мартин.

Я решила подойти к этому щекотливому делу с другой стороны.

— Это не модно, Мартин, — сказала я, сокрушённо улыбаясь. — Русские тоже следуют моде.

Видно моё замечание таило в себе слишком глубокий смысл, потому что датчанин долго вертел головой, пытаясь сосредоточиться, и внезапно потянулся ко мне, видимо, решив всё-таки соблюсти древний обычай. Я инстинктивно отшатнулась, а он, потеряв равновесие и не найдя во мне опору, едва не упал, но вовремя наскочил на стенку, что отвлекло его от навязчивой идеи.

— Пройдите в комнату, Мартин, — ласково предложила я, надеясь, что, сев в кресло или на диван, он утихомирится.

— Вы на машине или на поезде? — спросила я, с ужасом думая, что в таком состоянии он за рулём опасен.

— На тачке, — с пьяной убедительностью ответил он, демонстрируя знание жаргонного словечка.

Передо мной вплотную встала проблема его выдворения из дома. Отправить его на машине было бы безрассудно, а оставлять здесь на ночь невозможно.

Плюхнувшись в кресло, Мартин долго глядел на меня, изучая все видимые особенности моей фигуры, так что мысленно я уже предвкушала, как приятно было бы садануть его посильнее по бессмысленной физиономии.

— А Ирина не придёт ночевать домой, — провыл он и с надрывом рявкнул. — На супружеское ложе!

Высокопарный слог тоже не был чужд датчанину.

— Обслуживает клиентов на дому, — куражился Мартин.

К этому он присовокупил такое словцо, что я вздрогнула, не предвидя возможности его произнесения при мне и не ожидая услышать его в адрес Иры.

— Что? Не знали? Все вы одним миром мазаны.

— Вы много выпили, Мартин, — обуздывая себя, мягко проговорила я. — Вам лучше лечь и выспаться.

— И ты со мной, — заявил Мартин, резко вставая и грубо хватая меня за руку.

Вот тут-то я и не сдержалась. Бывает иногда, что от избытка чувств совершаешь самые непроизвольные движения. После одного из таких движений Мартин очутился на полу, а последующие непроизвольные движения помогли ему доползти до выхода. Погода была безупречно тёплая, так что простуда ему не грозила, а я, честно говоря, волновалась по этому поводу и специально постояла на улице, проверяя, точно ли в воздухе не ощущается прохлада и сырость. Пьяному чужой заботы не почувствовать, у меня на этот счёт иллюзий не было, так что брань, которая долго не стихала в саду, не вызывала во мне обиды и навевала лишь меланхолию. Правда, я долго не могла уснуть, а грязные намёки на поведение Иры заставляли задумываться об уже замеченных мной странностях графика её работы.

Наутро я решила ещё до завтрака сбежать в Копенгаген, а закусить в каком-нибудь кафе. Мартина видно не было, но я боялась, что он перебрался в машину и, проспавшись, полезет ко мне с объяснениями, поэтому с отменной осторожностью стала пересекать сад. И хорошо сделала, соблюдая осторожность, потому что Мартин сладко храпел в кустах, а ноги его достигали тропинки, которая служила чёрным ходом, ибо существовала ещё и "центральная аллея". Я не стала беспокоить спящего человека, переступила через его ноги и бесшумно продолжала свой путь, позволив себе расслабиться лишь за живой изгородью. Утро было чудесное, и день обещал обилие солнца и восхитительных возможностей.

Для порядка я поискала машину Мартина, но её не было поблизости, и я решила, что «тачка» существовала лишь в его воображении, а на самом деле стояла на приколе где-нибудь возле его нового обиталища, сам же хозяин прибыл ко мне на поезде.

Прогулка началась приятно. Случайное кафе, куда я заглянула без определённых планов, встретило меня таким разнообразием закусок, что я сперва растерялась, как, впрочем, терялась в каждом кафе и магазине. Мои оголодавшие глаза привычно просили меня купить и то, и другое, и третье, и четвёртое, а в придачу ещё целую гору всевозможной провизии, но я хорошо знала поговорку про ненасытность глаз и заставила их быть скромнее и выбрать только три пирожных и кофе с молоком.

Пока я наслаждалась завтраком, мысли мои витали вокруг предмета менее приятного, чем кондитерские изделия. Только не подумайте, что я думала о Мартине или, упаси Боже, о горбуне. Я занималась мысленным подсчётом своего тающего капитала и была озабочена проблемой, как бы приостановить этот тревожный процесс. Ира заявила, что я накупаю продуктов на роту солдат, но среди изобилия в холодильнике, созданного хозяйкой, мой вклад казался мизерным, и я не могла его урезать, боясь кормиться за чужой счёт. Между тем, в день я тратила больше, чем планировала, и это ставило под вопрос покупку каких-нибудь подарков маме и родным. Настроение у меня с самого начала было решительным, и я поддерживала его в себе воспоминаниями о пустых магазинах на родине. Я не хотела приобретать всякие ненужные вещи, которые нельзя ни есть, ни носить. Нет, я куплю только то, в чём испытываю истинную нужду. Пусть это будут даже мелочи, но мелочи, которых нет в Москве и за которые надо выкладывать бешеные деньги спекулянтам. Я задумалась о вещах необходимых, но в голову почему-то закралась лишь мысль о резинке. У русских хозяек это слово вызывает головную боль, а при виде скромного моточка в руках у приятельницы у женщин загораются глаза. Меня лично эта проблема пока мало волновала, потому что дома я могла наскрести метров пять этой самой резинки, не говоря о бывшей в употреблении. Однако, что я буду делать, когда запас подойдёт к концу, а магазин по-прежнему будет безупречно пуст? Неужели вернутся времена, когда те же штаны подвязывали верёвкой?