Андрей Максимов - Карма

Никого человек не способен убедить с такой легкостью, как самого себя…

Под париком Глобер оказался совсем лысым, как пластмассовая бутылка из-под воды: гладкая поверхность, и по ней – прожилки.

– Наташ, – пытался ворковать француз. – Я так доволен тебя увидеть. Я так соскучивался. Я так хотеть тебя. Ты теперь такой знаменитость…

Наташа усмехнулась:

– А что, знаменитость вызывает больше желаний?

– Конечно, да, конечно. Знаменитость всегда вызывает желаний… Знаменитость все хотят, и когда ты берешь его… ее… как правильно?.. тебе кажется, что ты выигрывал сражение… Мы будем выпивать или сразу приступать к сексу?

Наташа улыбнулась, как ей показалось, таинственно, усилием воли заставила себя поцеловать Глобера в потную щеку (на большее воли не хватило) и упорхнула в ванну.

В ванне была не больше трех минут. Но когда вышла, Глобер уже лежал голый в кровати поверх одеяла. В лежачем состоянии толстый и лысый Портос был особенно отвратителен.

Увидев, что Наташа не разделась, Портос удивленно привстал.

– Прости, милый, – воли на то, чтобы подойти к этой куче мяса уже не оставалось, – только что позвонили из редакции. Представляешь, среди ночи задание. Я вынуждена упорхнуть, но я буду ждать встречи с тобой. Боюсь, задание захватит и весь завтрашний день. Но уж послезавтра…

Портос вскочил с легкостью, которую от него трудно было ожидать:

– Сенсация? Я ехать с тобой!

Наташа подошла к нему, положила руку ниже живота. Как ей хотелось дернуть из-за всей силы то, на что легла ее рука. Дернуть – и убежать! Это тоже, кстати, была бы неплохая месть, но она сдержалась.

– Нет, милый. Это такая сенсация, которую пока не надо знать зарубежным журналистом. Но ты будешь первый иностранный журналист, которому я об этом сообщу. – Она поцеловала его в щеку.

Жан оставался настоящим мужчиной, Наташа это увидела, но от этого стало почему-то еще противней.

Переборов в себе желание сделать ему больно, она выскочила из номера.

Летнее утро воровато входило в город. Сумасшедшие городские птицы прочищали глотки, машины ехали шурша, а редкие прохожие шагали молча либо переговаривались совсем тихо. Тишину разрывали лишь крики собачников:

– Альма, ко мне!

– Устин, ты куда пошел?

– Мухтар, домой! Домой, я говорю, вредная собака.

– Персик, к ноге!

Как и всякое летнее утро, это было лиричным и тревожным одновременно.

Наташа боялась ехать домой. Она не знала сама, чего боялась больше – то ли того, что найдет Пестеля спящим на диване, то ли того, что не найдет его вовсе.

Голова Наташи была совершенно пуста. Ни одной достойной описания мысли не рождала эта голова в тревожное летнее утро.

Наконец Наташа поняла, что может просто уснуть в своем домике на колесиках, и повернула к дому.

Издалека заметила сидящего на скамейке мужчину.

«Пестель!» – Не знала, то ли радоваться, то ли огорчаться.

Семен Львович. Обрадовалась ужасно. Выскочила из машины, готовая обнять его, расцеловать. Он посмотрел на нее взглядом странным, затуманенным и вместо «здравствуйте» произнес тихо:

– Я волнуюсь за вас.

– Спасибо, Семен Львович, я…

Остановил ее жестом и снова сказал тихо, по-утреннему:

– Сны.

– Что? – не поняла Наташа.

– Вы, девочка, видели когда-нибудь, как спят собаки? Не всегда, конечно, но очень часто они спят громко. Да-да. Лают во сне, визжат, догоняют кого-то. Они во снах живут. И люди во сне живут. Мне кажется, я вам говорил об этом… Сны – это не отображение реальности, это другая жизнь. Тонкий мир. И в этом тонком мире иногда происходят очень важные события.

– Кто вы такой? – неожиданно для себя спросила Наташа. – Почему вы говорите так значительно, словно знаете про меня нечто очень-очень важное?

– Это вы сказали про важное, да? Вы, а не я… – Семен Львович надел лежащую на скамейке шляпу. – Я ведь вам уже объяснял: я – человек, настроившийся на вашу волну. Почему так получилось – не знаю, но это факт. Что ж тут непонятного? Сны… Вот, например, наши умершие близкие – родители, скажем, – они ведь за нами следят, это понятно. Помогают нам как-то по-своему. А приходят только во сне. Вам мама давно снилась?

«Недавно! – хотелось крикнуть Наташе. – Во время тех странных снов мне мама снилась, как будто хотела о чем-то предупредить». Но вслух почему-то только буркнула:

– Мм-мм… снилась.

– Вы знаете, вам надо потосковать, – неожиданно сказал Семен Львович.

– Да я только этим и занимаюсь!

– Нет, девочка, вы в истерике бьетесь. Это другое. Истерика – штука бессмысленная, потому что случается всегда лишь по одному поводу: по поводу несовершенства мира. А тоска всегда конкретна: по себе или еще по кому. Вам обязательно надо потосковать. От души. По себе. Это лечит. Когда человек тоскует, ему снятся правильные сны.

– Вы пришли в такую рань, чтобы сообщить мне об этом? – искренне удивилась Наташа.

Семен Львович встал, поднял шляпу:

– Я не мог заснуть всю ночь. Мне вдруг показалось, что вокруг вас – пустота. И, что самое ужасное, вы создаете ее сами.

– Семен Львович, – взмолилась Наташа. – Пойдемте ко мне чаю попьем. Пожалуйста! Я вас очень прошу. Пустоту уничтожить.

Семен Львович молча покачал головой. Покачал отрицательно.

Пошел через двор. Остановился. Улыбнулся:

– Вашу пустоту я уничтожить не смогу. А вы сможете.

Пестеля, конечно, дома не было. Но на обороте своей записки Наташа прочла записку от него: «Вы – очень противная, но чудесная. Я обязательно приду к вам, обязательно».

Надо было бы заплакать, но слез почему-то не было.

Наташа выпила стакан коньяка, посмотрела сверху на свою красивую машину и легла спать.

Ей очень хотелось увидеть какой-нибудь сон. Только в детстве бывает такая жажда увидеть сны.

Но ей не снилось ничего. Спала спокойно, долго, но совершенно без сновидений. Как назло.

Утро начиналось днем. Несмотря на поздний час, вставать не хотелось.

Голова существовала отдельно от тела, давила на него тяжким, чужим грузом. Для облегчения головы выпила кофе, подумала недолго и добавила коньяка.

Ничего не вышло – голова продолжала давить.

Походила по комнате, посмотрела телевизор. И то и другое занятие было одинаково скучным и нелепым.

Поглядела на портрет декабриста Пестеля. Декабрист смотрел грустно, будто предчувствуя свою судьбу. Выяснила зачем-то, что Пестель был одним из самых образованных людей своего времени, что он основал Южное общество, обладал твердой волей, видимо, за это и был повешен 13 июля 1826 года.

От этой информации веселее не стало.

На работу идти не хотелось. Решила: не хочется – и не пойду. А что мне Цветков сделает? Ничего он мне не сделает. Я ему такую любовь организовала, не сделает он мне ничего! Ни-че-го!