Энн Мэйджер - Я тебя прощаю

Засуха кончилась.

Но никто из владельцев ранчо не порадовался начавшемуся дождю. Они наблюдали, как крупные смуглые кисти рук Лукаса резкими движениями защелкивают замки кейса.

Атмосфера в библиотеке стала такой же зловещей и опасной, как гроза снаружи. Моураны оказались в безвыходном положении, в какое попадает столько людей, втянутых в судебные тяжбы. И сейчас они гадали, к кому питают более острую неприязнь: к своей сопернице, семейной святоше, или к прославленному, но совершенно бессердечному адвокату.

Едва успев выйти из дверей библиотеки в холл, думая только о том, чтобы как можно быстрее вернуться в Сан-Антонио, Лукас вдруг почувствовал, как словно могучая сила подхватила его и унесла в какую-то иную реальность, где чудесным образом растворились мрак и горечь, столько лет владевшие его душой.

Несуеверный по натуре, Лукас не верил в духов и призраки. Но ощущение было чрезвычайно приятное.

Опасно приятное. Почти сексуальное и почему-то знакомое.

Всю жизнь Лукасом правили гнев, алчность и стремление к власти.

Все это куда-то ушло. То, что ему по-настоящему было нужно, находилось в этой комнате.

Он застыл на ходу. Его крупное тело развернулось, жадный взгляд серых глаз обшарил каждую нишу, каждый темный угол холла.

Таинственное нечто было совсем рядом. Лукас ощущал его незримое присутствие и свою с ним загадочную связь.

Ее пугает это, как и его.

Ее?

Лукасу вспомнились времена, когда они с братом Питом еще детьми прятались от хулиганов в индийских трущобах, не переговариваясь и вместе с тем отчетливо чувствуя присутствие друг друга.

— Привет! — в этом восклицании Лукаса прозвучали смущение и вопрос.

Он затаил дыхание. Впервые он заметил, каким призрачно-тихим кажется этот холл. Как смерть все еще витает здесь, подобно незваному гостю.

Он заметил, что холл, оклеенный бледно-зелеными обоями, пропитан ароматом увядающих роз. Что пышными цветами, несомненно, оставшимися от похорон Гертруды, заполнены вазы и мейсенские кувшины. Что несколько белых лепестков упали на полированный стол и на пол. Холли показывала Лукасу розарий покойницы и говорила, что Гертруда обожала розы.

Все чувства Лукаса непостижимым образом обострились, пока он стоял неподвижно за дверями библиотеки, силясь понять, что с ним происходит. Он вдохнул приторно-сладкое, траурное благоухание умирающих роз. Прислушался к настойчивому тиканью часов из позолоченной бронзы.

Лучи летнего солнца угасали. Тени упали на белую с золотом мебель. На вытертом обюсонском ковре под ногами ярко зеленел бордюр.

Лукас заметил стенной шкаф с приоткрытой дверцей, и его потянуло туда. Но стоило ему сделать шаг в сторону шкафа, связь мгновенно разрушилась. Он был свободен.

И прежняя горечь и цинизм вновь завладели им.

Лукас опрометью бросился прочь из особняка Моуранов.

— Снимите их!

Пронзительный голосок малышки Пи разрывал тишину в черном «линкольне» Лукаса, мчащемся к больнице. От этого визга у Лукаса раскалывался череп, он рассекал нежные ткани внутреннего уха, точно нож мясника.

Следовало бы издать закон, запрещающий трехлетним детям вопить в автомобилях, едущих по шоссе со скоростью шестьдесят миль в час.

Как и закон, запрещающий детям вставать в пять утра, чтобы поэкспериментировать с наручниками старших двоюродных братьев.

А еще — закон, запрещающий Пеппину держать у себя эту чертову штуку.

— Сворачивай! — крикнул Пит, потому что они едва не проскочили мимо подъездной аллеи.

Шины завизжали, когда Лукас круто развернул машину.

— Мама! Кэрол! — вскрикивала Патти между всхлипами.

К сожалению, мама была в отъезде, а няня Кэрол заболела.

Патти отчаянно трясла руками, звеня наручниками.

Этот звон гулким эхом отдавался в висках Лукаса.

Утро понедельника. Точнее — шесть часов утра. Лукас чувствовал себя омерзительно. Обычно он никогда не видел снов, но вчера кошмарные видения заставили его промаяться без сна почти всю ночь. Во сне Лукас любил девушку, и некоторое время они были счастливы. Затем ее похитили, он оказался один среди туманного ландшафта смерти, тишины и развалин. Сначала он боялся, что она мертва. Но затем услышал приглушенный стон и понял, что если не спасет ее, то потеряет все, что имеет для него значение в этом мире. Он нашел ее в лабиринте развалин для того только, чтобы увидеть, как она испустила последний вздох у него на руках. Лукас вскочил, обливаясь потом, сердце у него колотилось, а глубокое чувство безвозвратной потери окончательно лишило его сна.

Неземной красоты лицо девушки и ее соблазнительное тело врезались ему в память. Поднявшись, он попытался нарисовать ее в блокноте. Стройная и гибкая, она имела тот классный облик богатой девушки, за который так дорого платят редакторы журналов. Высокие скулы, безмятежная улыбка, золотистые волосы и сверкающие голубые глаза. Лукас вырвал страницу из блокнота, отшвырнул ее и вновь стал рисовать.

Лукас, которому следовало прибыть в суд к десяти, сейчас должен был находиться на полпути к Корпус-Кристи. Но вместо этого Пит, малышка Пи, мальчики и сам Лукас спешили в пункт «Скорой помощи», куда вызвали Пита. Привезли какую-то девушку с передозировкой наркотиков, и врач требовался незамедлительно. Гас, охранник пункта «Скорой помощи», вызвался снять наручники, если Пит привезет Пи с собой.

Неприятности начались сразу, как только Лукас погрузил багаж и мальчиков в «линкольн», а Пит и малышка Пи уселись в «порше» Пита. «Порше» не заводился — кто-то оставил включенным внутреннее освещение на всю ночь.

Кроме того, этот кто-то вытащил провод подзарядки из багажника машины Лукаса. И тот же таинственный кто-то потерял ключи от наручников Пеппина. В конце концов, Лукасу и мальчикам пришлось везти Пита и Пи в пункт «Скорой помощи», прежде чем отправиться домой.

Но почему это удивляло Лукаса? Его личная жизнь превратилась в хаос с тех пор, как Джоан привезла сыновей. Для начала им, должно быть, понадобилось звонить по каждому номеру Америки, начинающемуся с девятисот, поскольку счета за телефон Лукаса возросли до нескольких тысяч долларов в первый же месяц пребывания мальчиков в доме.

Завидев синюю неоновую вывеску городской больницы Сан-Антонио, Лукас включил правый поворотный сигнал и свернул на крытую стоянку перед пунктом «Скорой помощи». С визгом шин и тормозов Лукас остановил большую машину слишком неожиданно, и Пи изумленно замолчала. Ее мокрые голубые глаза затуманились от слепящего света «мигалок» трех машин «неотложной помощи» и дежурной полицейской машины.

Сохраняя на лице мрачное выражение, Лукас опустил стекла в окнах автомобиля, заглушил двигатель и осторожно взял малышку Пи на руки, отпустив Пита к пациентке.