Татьяна Туринская - Спроси у зеркала

Вопреки опасениям Елизаветы Лутовининой, нянчиться с Ларочкой Изольде Ильиничне все никак не надоедало. Напротив, казалось, от ухаживания за чужим ребенком она только получала удовольствие. Больше того: Изольда не только нянчилась с Ларочкой, но и полюбила дарить ей красивые платья с подходящими по цвету туфельками. И называла, в основном, не по имени, а 'деточкой', 'доченькой'. Объяснялось все довольно просто для самой Изольды, но для посторонних оставалось загадкой. Изольда очень хотела еще одного ребенка, девочку, но боялась рожать. Не боли боялась, не осложнений после родов, не опасалась испортить фигуру. Нет, для нее все было гораздо страшнее: она боялась родить некрасивого ребенка. Достаточно того, как еще предстоит намучиться в жизни обожаемому Валерику. Того же, какие страдания выпадут на долю еще нерожденной дочери, Изольда не пожелала бы и врагу.

Да, вот так все очень просто и сложно одновременно. Родить Валерика она была просто вынуждена, хотя и догадывалась, что ребенок получится не особенно красивым. Да и откуда ей, красоте, взяться-то? Изольда и сама была далеко не красавицей, отчего страдала всю свою жизнь, с детства уверенная, что замуж ее никто никогда не возьмет. Взяли… Нескоро, правда, не сразу, но взяли. Изольде было уже тридцать два года, когда ее познакомили с еще более некрасивым, чем она сама, мужчиной. Владимиру Александровичу в то время было уже почти сорок. Первая ассоциация, непременно возникавшая в голове у каждого при взгляде на него, была у всех одна: 'Фантомас'. Лысый, словно бильярдный шар, больше того, лицо его было начисто лишено любой растительности, даже ресниц и бровей, и голые до неприличия надбровные дуги пугали зрителя чудовищной своею выпуклостью. Зато тело Дидковского-старшего не напоминало абсолютно не было похоже на подтянутую спортивную фигуру Фантомаса. Скорее, похож он был на огромного паука неизвестной породы с крошечным телом и длиннющими тоненькими лапками.

Нельзя сказать, что Владимир Александрович понравился Изольде. Пожалуй, то же самое можно сказать и о нем: уж ему-то Изольда тем более не понравилась. Просто оказалось, что никому они оба не нужны, никто не хочет связывать свою жизнь с такими некрасивыми экземплярами хомо сапиенс, никто не хочет рисковать будущими детьми. Просто встретились два одиночества… Они и сами-то довольно долго привыкали друг к другу, что уж говорить о других, не познавших на собственной шкуре этой беды, когда каждый встречный смотрит на тебя кто с ужасом и отвращением, кто с неприкрытой насмешкой…

Привыкли. И даже рискнули родить ребеночка. Не знали даже, какой пол наследника будет предпочтительнее: с одной стороны, девочка могла бы прятать свою некрасивость при помощи косметики, с другой — не слишком-то косметика помогла в этом самой Изольде. Мальчику же не помогут вообще никакие ухищрения, никакие уловки. Правда, в народе говорят, что мужчина должен быть чуть-чуть красивее обезьяны, в смысле, что мужчине красота вовсе ни к чему. Если эта поговорка справедлива, то почему тогда Владимир Александрович так страдал всю жизнь от недостатков внешности? Почему с завидной регулярностью ловил на себе полные ужаса и отвращения взгляды? Впрочем, какой бы вариант ни выбрали супруги Дидковские, а от этого их выбора не зависело ровным счетом ничего. Выбор должна была сделать природа. И через девять месяцев Изольда Дидковская родила здоровенького мальчугана.

Да, хоть с этим повезло: Валерик рос здоровым благополучным мальчишкой. Пока благополучным. До тех пор, пока не осознал всей своей некрасивости. Вот тут-то Изольда и порадовалась, что родила не девочку: хорошее бы будущее ее ожидало с такой-то внешностью! Валерик поровну взял 'достоинств' от обоих родителей: мамину болезненно-белую рыхлую кожу, вздернутый нос и толстые губы, папины слишком крутые надбровные дуги и хилую 'конструкцию', волосы светло-рыжего оттенка, очень тоненькие и редкие, тоже, наверное, достались малышу в наследство от папы. Конечно, для родителей свое дитя — самое родное, самое красивое и гениальное, однако Дидковские, несмотря на всю любовь к малышу, прекрасно понимали: красивым их сына можно назвать лишь с натяжкой. С очень большой натяжкой. Поэтому и решили остановиться на одном ребенке. Как ни хотелось обоим девочку, но мук адовых собственному дитяти пожелать не могли. А потому девочка, здоровенькая и красивенькая, осталась лишь в мечтах у обоих.

И тут вдруг судьба подбросила им подарок в виде соседской девочки Ларисы. И пусть она не их родная дочка, пусть лишь приходящая, и даже совсем не дочь, а просто соседский ребенок, но ведь этот ребенок только ночует в родном доме, а все остальное время-то проводит не где-нибудь, а именно в доме Дидковских! И с Валериком Ларочка сдружилась, как с родным братишкой! А какая она красавица! Как раз такая, о какой мечтали Дидковские: не рыжая, не белая мышь, каких они, насмотревшись на собственные отражения в зеркалах, откровенно ненавидели, а смугленькая, темненькая, с огромными темно-карими глазищами, потрясающе длинными ресничками-опахалами и просто ошеломляющим послушанием. Изольда с Владимиром Александровичем буквально нарадоваться не могли на девочку: невероятно покладистый ребенок никогда не доставлял им ни малейших хлопот, безропотно подчиняясь существующим в доме правилам: всегда аккуратненько ставила туфельки в прихожей, поиграв игрушками, непременно расставляла их по местам, никогда не хныкала и не капризничала, кушала с нескрываемым аппетитом то, что подавали, ни в коем случае не кривясь: 'Я такого не ем'. Даже противную пенку в молоке глотала почти с улыбкой на лице, боясь огорчить тетю Зольду. И уже очень скоро Дидковские смотрели на Ларочку не как на соседскую девочку, а как на свою родную дочь.

Шли годы, дети подрастали. Конечно, львиную долю времени маленькая Ларочка проводила в обществе Валерки и Генки Горожанинова. Однако не забывала и о том, что она девочка, а стало быть, ей просто необходимы подружки. Девочек в этом доме тоже хватало: как-то так получилось, что кооперативные квартиры приобретали, в основном, не пенсионеры, и не слишком молодые люди, а как раз самый золотой возраст — лет так чуть-чуть за тридцать, под сорок. И детей в новом доме оказалось много, и, так сказать, разных. В смысле, разных возрастов: кто, как, например, Лутовинины, к моменту переезда имели лишь одного ребенка, да и того почти младенческого возраста, у кого-то дети были постарше, как Валерка с Генкой, а у кого и вовсе было по двое-трое. В общем, так или иначе, а в подружках Лариса недостатка не испытывала.

Ближе всего она сошлась с Юлей Сметанниковой и Наташей Баглай. Кто знает — не окажись девчонки волею судьбы одноклассницами, быть может, и развела бы их какая-нибудь оказия со временем по разным углам жизненного ринга. Но в том-то и дело, в том-то и штука, что в списках первоклассников, вывешенных на дверях школы, и Лариса Лутовинина, и Юля Сметанникова, и Наташа Баглай оказались ученицами одного класса. Можно сказать, судьба сделала свой выбор.