Татьяна Алюшина - Я подарю тебе любовь

Врач совсем другое говорил Лене у себя в кабинете, начав приблизительно с того же вопроса, что и пациентка:

— Елена Алексеевна, голубушка, скажите мне правду, почему вы принимаете такое участие в жизни Веры?

— Ее родственники попросили помочь. Я сейчас часто в Казань по делам приезжаю, вот они и попросили сделать для нее, что смогу, — уклонилась от правды Лена. — Скажите, ее можно полностью вылечить, так чтобы она навсегда бросила пить?

— Нет, — категорично уверил он, — эта не излечится. Вы, голубушка, конечно, деньги платите, и мне по идее надо убеждать вас в обратном, чтобы денежек на вас побольше заработать. Но я хоть и циник, но не до такой уж степени. И разъясню вам ситуацию. Я двадцать пять лет работаю наркологом и, поверьте мне, знаю, что говорю: алкоголизм не лечится вообще, даже если человек полностью перестает пить! Исключительно сила воли личности и ни грамма спиртного на всю жизнь! Так вот, таких единицы. Лечатся у нас или еще где, кодирования всякие, и бросают пить на какое-то время десятки из тысяч и тысяч, бросают на всю оставшуюся жизнь — единицы! И при одном единственно возможном условии — собственном сильном желании. Только если человек сам захотел бросить! И для такого поступка нужна очень сильная мотивация: испугался за свою жизнь, или боязнь остаться в одиночестве, отвергнутым всеми, или жизнь родственников, ребенка, разные побудительные причины. Но непременно должна появиться некая цель, к которой возникает необходимость стремиться, и сила воли в характере.

И еще открою вам один профессиональный секрет, Елена Алексеевна: пить гораздо легче, чем не пить. Когда у человека есть одна-единственная проблема, где достать алкоголь и срочно выпить, это все-таки одна проблема, а не ворох житейских каждодневных необходимостей. И потом, они точно знают, что, как только решат эту проблему любыми способами, им сразу станет хорошо и радостно. А мы с вами похвастаться этим не можем, решение наших бесконечных проблем радости нам, как правило, не приносит, чаше всего чувство освобождения от некоего груза. Ваша Вера совершенно бесхарактерна, у нее нет никаких интересов, привязанностей, ей незачем и неинтересно не пить. Она пьет уже восьмой год, и, как видно из истории болезни, не запоями, как обычно начинается эта болезнь, а сразу непрерывным употреблением. У нее тяжелая стадия алкоголизма, в мозгу и печени необратимые процессы. Я могу продержать ее здесь хоть полгода, но она выйдет и первым делом выпьет — и все по новой. Ее уже нельзя закодировать, поздно, она просто умрет, если это сделать. Она будет пить, поверьте мне.

— А есть ли какие-нибудь новые методики лечения, лекарственные препараты? — не сдавалась Лена.

— Есть, голубушка, как не быть. Хотите, мы можем попробовать, — вздохнул доктор.

— Давайте попробуем, — предложила Лена без особой уверенности. — А что я могу сделать?

— Видимо, многое, — устало улыбнулся ей доктор, — но не в этом случае.

А Лена попробовала.

Она заказала мусорный контейнер, наняла рабочих, и они выгребли из Веркиной квартиры все и обои содрали. Сделали ремонт чуть более косметического, Лена купила кой-какую мебелишку, вещички недорогие, маленький холодильник, посуду, хозяйственные мелочи — особых средств у нее не было, а еще не решилась главная задача.

Она обошла возможные рабочие места для Верки, договорилась, что ее возьмут уборщицей недалеко от дома в училище, завезла ей запасов продуктовых: макароны, крупы, тушенку, соль, сахар, чай. Оставила соседям свой номер телефона, совсем на крайний случай. Они друг друга поняли без лишних уточнений.

Василию Федоровичу сказала, что маме его помогает вылечиться. Он спросил: зачем?

— Может, у нее получится бросить пить, начать новую жизнь.

— Может, и получится, — только и сказал Васька.

А Верка вдруг начала говорить об этой новой жизни, делиться планами:

— А действительно, Ленка, вот не буду пить, и все! Говоришь, работу мне нашла? Хорошо! Как выйду отсюда, сразу работать пойду и какого-нибудь мужика встречу, а и замуж выйду. Знаешь, у

меня же сын есть, он с мамой моей живет, — улыбалась щербатым ртом Верка.

Лена смотрела на нее, вдруг осознав, что, собственно, она делает и к чему это может привести, смотрела, как Верка воодушевилась, радовалась идеям новой жизни, и это ее «с мамой живет»!

— Я вот жизнь налажу, — продолжала планирование будущего Верка, — и заберу его к себе!

А Ленке плохо становилось от рассуждений этих, от упоминания Васьки, от Верки и от самой себя.

— Как его зовут? — спросила Лена холодным тоном.

— Его? — переспросила Верка и задумалась ненадолго. — Васей! Точно, Васей! Уже большой, восемь лет!

«Восемь лет!» — повторила про себя Лена. Встала и ушла. Больше она ее не навещала.

С врачом побеседовала еще раз, но вела совсем другие разговоры на этот раз:

— Вы делаете ей то, о чем мы говорили? Новые лекарства, методики?

— Нет, голубушка, пока не делаем.

— И не надо. Не делайте. Когда ее можно выписывать?

— Да хоть сегодня. Елена Алексеевна, я повторюсь: Вера пить не бросит, но и не отказываюсь, лечить мы ее продолжим.

— Лечите, — твердо сказала Ленка.

На следующий день, когда с помощью вмешательства Забарина она получила документы и стала официальным опекуном Васьки, Лена забрала Верку из диспансера, где та пролежала сорок пять дней.

Привезла в чистую отремонтированную квартиру, показала, где что лежит и находится. Верка все ходила, завороженно оглядывая свои хоромы, ахала.

— Да я теперь невеста при квартире, и какой! Ой, спасибо тебе!

Лена ее за руку отвела в училище, представила директору — с завтрашнего дня у Верки начиналась трудовая деятельность. Лена одна, без Верки, сходила в магазин, купила продуктов из расчета на две недели до первого аванса, загрузила холодильник.

— Ну что, Вера, начинается твоя новая жизнь, — строго сказала Лена.

— Да, хорошая будет жизнь! — улыбалась Верка.

— Хорошая, — тем же строгим тоном. — Ты ложись сейчас спать, я тебе будильник маленький купила, поставила на нужное время, тебе завтра на работу. А мне пора уезжать.

— Насовсем? — как Васька тогда спросила его мать.

— Насовсем, — твердо ответила Лена.

— А сегодня мне позвонили и сказали, что она умерла, — сказала Лена тем же пугающим монотонным, хриплым, чужим голосом, глядя на Дениса, — выпила паленой водки, смогла только дверь входную открыть и из квартиры выползти, и умерла.

И тут Ленку прорвало!

Она не плакала, громко, обвиняюще признавалась, постукивая себя ребром ладони в грудь, утверждая и усиливая этим жестом свою вину:

— Я тоже виновата в ее смерти! Я тогда испугалась! Испугалась, что она может вылечиться, перестанет пить и начнет делить со мной Ваську! Или совсем отберет его у меня! Когда мне врач говорил, что она никогда не бросит пить, я облегчение испытала! Я бросила ее там! Подобрала, как щенка больного, подлечила и выбросила! Себе совесть очищала, ремонт сделала, работу нашла, чтобы перед собой стыдно не было! Я ее там бросила и ни разу не поинтересовалась, как она живет после этого! Она же, как Васька, никому не нужна была! Вообще! Она ж молодая девка, ей же всего двадцать девять лет! Я могла бы забрать ее в Москву, присматривала бы за ней и не дала бы пить! Она бы с Васькой рядом была, он же ее сын и любит ее, наверное! Я виновата в ее смерти! Понимаешь?