Елена Холодная - Tomorrow

— Никак не привыкну к мысли что Мамору может уже не быть с нами. Со мной. Внутри что-то не хочет верить. Знаешь, у тебя бывает чувство, что тебя двое? — я подняла глаза на друга.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился тот.

— Я? Я имею в виду совершенно разных людей у которых одно тело. Одна я такая. Арису Накахара — умная, интеллигентная, где-то резкая, но вообьще крайне положительный персонаж. Ей сейчас хочется сидеть и тихонько плакать в одеяло. Другая "я". Я не знаю, как ту "я" зовут. Но она буйная. Шиндо, я на самом деле говорю. Ей сейчас хочется бить посуду, дергать врачей за лацканы пиджаков, крушить все, что попадется на пути. Метать и рушить. Это нормально?

— Для твоего состояния это вполне нормально. Вторую сдерживает первая, как инстинкты сдерживают нормы морали, — успокоил меня друг. — Кошмары снова не появлялись?

— Нет, все нормально. Сеансы помогают. Но думаю ненадолго.

— Эллис я понимаю, как это трудно ждать, но еще больше меня беспокоит твое отношение ко всему этому. Ты закрываешься в себе?

— Нет. Просто мыслей и чувств уже не осталось. Все уже выплакано. Давно. Еще вчера. Кстати как прошла операция? Я почти не помню вчерашний вечер.

— Нормально, он спит. Опухоль вырезали, но последствия операции будет заметны только после того, как он проснется.

— Знаешь, такое ощущение что мир вокруг остановился и все идут, как в замедленной съемке. И все черно-белое. Как будто кто-то навел резкость и смыл цвета.

— Ты хочешь посмотреть как он?

— Да, если можно — я вздохнула, сон не выветрил усталость.

Через пятнадцать минут я уже заглядывала в палату. Все белоснежно-белое и этот звук работающих приборов заставил меня замереть в дверях, а мертвенно-бледное лицо любимого, сравнимое по цвету с простынями — сделать шаг назад. Я не хотела верить в реальность.

— За что это мне? — совалось с моих губ против воли.

— Элисс, если ты не готова… — раздался сзади голос Шиндо, но отступать было поздно.

Вновь откуда-то появились слезы. На негнущихся ногах я подошла к кровати и с облегчением села на стул рядом. Мой любимый дышал самостоятельно, но его бледность, холодность рук напоминали мне, что смерть все еще близко и я трусливо не хотела с ней соприкасаться. Тот, кого я любила был веселым и улыбчивым, а этот "живой труп" не был им. Голова вновь разболелась, где-то изнутри всплывали неясные образы о такой же палате и о тиканье часов, падении капель в капельницы, ровном пиканье монитора.

— Элисс это хороший признак, что есть самостоятельное дыхание, значит дыхательный центр не поврежден. Все в порядке. Вот увидишь, он придет в себя, — утешил меня друг и, похлопав по плечу, вышел из палаты.

Я осторожно подоткнула одеяло и так же коснулась его прохладной руки.

— За что нам это с тобой, милый? Каких богов мы обидели, а?

Я отвела прядь волос с его лба. Все что мне оставалось это только ждать.

Мамору.

Мужчина проснулся от жуткого холода. Что же так холодно? Последнее что он помнил это счастливые сияющие глаза Кими, полные восторга. А потом все терялось в какой-то серой каше из отрывочных картинок, да и те выглядели смазанными. Да что такое-то! Мамору передернулся и открыл глаза, что далось ему немалым трудом — голова немного, но болела. И первое, за что зацепился его взгляд, это за разметанную по постели светлую гриву волос.

— Кими? — не веря глазам произнес вслух певец. Но девушка не услышала, лишь сонно что-то пробормотала, покрепче ухватив его руку, которую не отпускала даже во сне. — Где это я? Госпиталь?

Мужчина потрогал повязку на голове и нахмурился, но лицо почти сразу разгладилось — хмурить брови тоже было больно. Думать что случилось, не хотелось, а вот закатить скандал тому, кто оставил его Кими спать здесь в одной легкой кофточке, очень чесались руки. Она же беременная — еще простудится! Вот идиоты! Бедная его девочка, она ведь наверняка перепугалась, что бы ни случилось с ним. Мамору осторожно приподнялся, стараясь не потревожить ту руку, которую держала его невеста. Но неожиданно сама девушка зашевелилась и открыла глаза. Дымка сна постепенно рассеивалась, и вот в её глазах засверкали искры радости, а по щекам покатились хрустальные слезы.

— Дорогой, — она еще крепче сжала его ладонь, а второй рукой прикрыла рот в изумлении.

— Все хорошо. Все хорошо, — тут же зашептал он, когда она беспомощно прижалась к его плечу. — Что бы там ни было — все позади.

— Юкатта! Аригато за то что ты жив! Айренай цуно, — она вся дрожала, путала японские слова с русскими, и вдруг неожиданно замолчала.

— Что случилось? — испугался мужчина.

— Ребенок, — Кими подняла глаза на него. — Он толкнулся.

Через три месяца. Резиденция семьи Накамура.

— Элисс да не вертись же ты! Так, а теперь медленно повернись… Ага! Вот, я же говорила, вот тут фату надо еще раз закрепить. А вот тут больше блесток. Так еще раз, да не так быстро! Ох, Арису! Ты, правда, непоседа. Я просто не верю, что тебе так хочется замуж за моего непутевого братца. И что это за спешка устраивать свадьбу сразу как только он выписался из больницы?

— он уже неделю как дома, — ответила я Юми, обозревая сугроб из белого шелка и муслина, которое по замыслу дизайнера должно было быть эксклюзивным свадебным платьем.

— Ну и что! Все равно он выглядит как ходячая глиста. Так теперь украшения, — она раскрыла ярко красную коробку на столе и я от удивления расширила глаза. На бордовой подкладке расположилось шикарное колье из белого золота с сапфирами и пара таких же серег — ниточек, на конце каждой сиял крупный камень, ограненный как сердце. — Это наш подарок с Майклом тебе. И закрой рот — ты давно уже должна привыкнуть к дизайнерским вещам.

— Какая красота, — восторженно только и смогла и выдохнуть я.

— Так теперь перчатки и кольца, — не отставала от меня будущая сестра, да какая будущая, она уже была самой близкой моей подругой, моей сестрой. Юми помогла мне надеть красивые кружева и закрепить их маленькими бриллиантовыми пуговичками около локтя. И заключительным аккордом наряда предстала платиновая диадема, подаренная мне мамой.

— мне интересно как это все сможет снять с меня Мамору вечером.

— Не забивай голову. А теперь погляди! — она развернула меня к зеркалу и из его глубин на меня взглянула сказочная принцесса. Голубые глаза на фарфоровом лице жили отдельной жизнью, полупрозрачная длинная вуаль смягчала их озорной блеск, делая фигуру девушки все более загадочной. И даже округлившийся за эти месяцы животик не смущал зрителя. Он был просто невиден за складками ткани. Сапфиры органично вписывались с какими-то синими цветами в букете невесты, которые обрамляли кучку белых роз.