Диана Гамильтон - Начнём сначала

И все же, несмотря на это, а может быть, благодаря этому, он интересовал её все больше. Адам был суров и циничен, обладал острым холодным умом. Но под этим обличьем скрывались доброта, умение видеть жизнь во всем её многообразии. Он старался понять других – об этом свидетельствовали его слова в защиту Ванессы, женщины, укравшей его отца у его матери.

Она ведь это сделала неосознанно. Если бы она не завоевала сердце Мартина всерьёз и надолго, то он бы поступил благородно, узнав о беременности Элен. Он бы женился на ней, и сын его был бы рождён в браке, а его симпатия и сострадание к ней со временем могли бы перерасти в любовь. Адам действительно очень благородный человек, если даже оправдывает ложь, дикие фантазии и ненависть Ванессы.

– Проголодалась? – Он закончил раскладывать еду на салфетке и жестом пригласил её сесть на ковёр. – Никогда не могу устоять против пикника – даже в помещении. Так что присоединяйся.

Ей было все равно, где есть – на полу или за столом со всеми условностями. Скорее всего они едят вместе последний раз. Так что она опустилась рядом с ним на пол и постаралась забыть горькое чувство сожаления, что, когда завершится этот день, она навсегда уйдёт из его жизни.

Ей это удалось, потому что она изо всех сил старалась казаться весёлой, да и его беззаботное настроение немного помогло, а ещё вино, еда, которую они ели руками, потрескивавшие в камине дрова. Поэтому когда они выпили последнюю каплю вина и доели последнюю крошку хлеба, и он, прислонившись к стоявшему рядом креслу, привлёк её к себе, она не сопротивлялась.

Ей было так покойно, так хорошо и совсем не хотелось вставать и говорить ему, что пора ехать. Когда он, ласково погладив её по щеке, спросил:

– Не хочешь посмотреть весь дом? – она пробормотала:

– Потом.

Она почувствовала, как его большой палец касается её щеки, кончики его пальцев, лаская, скользили по щекам, губам, подбородку, поглаживая нежную кожу, спускались ниже, к шее, как будто он был слепцом, пытающимся на ощупь узнать её. Затем он начал расплетать её косу, распуская волосы, запуская ладони в эту шелковистую каштановую гриву. Она инстинктивно повернула к нему голову, прижимаясь губами к бьющейся у него на шее жилке. Она чувствовала вкус его кожи, его запах, губы её скользили все ниже, туда, к вырезу его рубашки, где атлас его груди покрывали жёсткие тёмные волосы.

Она услышала, как он судорожно втянул воздух, почувствовала сильное биение своего сердца и поняла, что совершенно не в состоянии вообще о чем-либо думать.

В своём страстном стремлении ласкать его и чувствовать его ласки, она забыла обо всем на свете, она жаждала получить то наслаждение, которое мог ей дать только он, и лишь невнятно простонала что-то, когда обнаружила, что они лежат на ковре у камина, отодвинувшись от подпиравшего их стула.

Он приподнялся на локте, сузившиеся глаза, смотревшие на её разгорячённое лицо, горели желанием. Она чувствовала, что тонет, тонет в этом тепле и в стремлении погрузиться в любовный жар. Её губы раскрылись, чтобы принять его губы, властные и жаждущие, проникший между ними язык свидетельствовал о его серьёзных намерениях.

Повинуясь диктату своего разгорячённого тела, она прижалась к нему, дрожа от острого наслаждения; когда его рука скользнула под её свитер и, нащупав пышную грудь, начала ласкать её, она поняла, что может умереть от этой сладостной муки. Она прижалась к его губам, требуя и умоляя продолжать, и вскрикнула, когда, прекратив вдруг возбуждающе поглаживать её затвердевшие соски, он оторвался и от её губ и поднял голову.

И в этот мучительный миг она вспомнила, что он всегда так делает, порождая в её слабом теле желание, возбуждая его до такой степени, что она готова на коленях просить его о тех восторгах, которые он обещает, но никогда не выполняет это обещание. Она не могла поверить, что все снова повторится, что она, как последняя дура, опять позволит ему проделать это с собой.

Теперь в любую минуту он может встать и уйти, глядя на неё с презрением и жалостью. И она не могла понять, почему.

Непонимание того, зачем он так поступает, было сильнее стыда за то, что она опять позволила ему мучить себя, сильнее неудовлетворённого мучительного желания.

Она чувствовала, что вот-вот разрыдается; она сама отпрянула от него, проглотив комок в горле, и спросила изменившимся голосом:

– Зачем ты меня мучаешь? Ты же не хочешь меня!

Он ответил не сразу. Пауза казалась бесконечной, затем на его губах появилась эта неотразимая ленивая улыбка; глядя на неё своими искрящимися глазами он спросил своим удивительным, неповторимым бархатным голосом, в котором чувствовалась нежность и волнение:

– Неужели? Лапочка, это для меня новость, Хочешь докажу, что ты ошибаешься?..

– Нет! – судорожно выдохнула Селина, пытаясь встать. Однако Адам не пустил её, прижав своими сильными руками её за плечи к полу.

– А я сказал да! – произнёс он с вызовом, не сводя глаз с её разъярённого лица. – Нельзя делать подобные заявления и ожидать, что они пройдут без последствий.

Лицо Адама, каждая его резкая чёрточка, каждый мускул выражали страстное желание, зеленые глаза потемнели. Селина же издала звук, похожий на всхлип, отталкиваясь от его мощной груди. В камине затрещало полено, и ярко вспыхнувший огонь осветил античные черты его лица.

– Как же ты можешь говорить, что я не хочу тебя? – Его губы приблизились к её губам, и она почувствовала его обжигающее дыхание. Она судорожно вздохнула и крикнула:

– Ты опять уходишь! Ты всегда уходишь.

– А-а. – В глубине его зрачков блеснул огонёк понимания. Это было последнее, что она видела, потому что он поцелуями закрыл её глаза. Затем его губы спустились к её губам:

– Лапочка, это было не просто, – прошептал он. – Мне приходилось призывать на помощь все своё самообладание, чтобы отказаться от того, чего мне хотелось больше всего на свете и что ты мне предлагала.

– У-у-у-ф! – Она не смогла найти слов выразить вспыхнувшее в ней было негодование, которое моментально было погашено сладостным чувством, когда жар его губ коснулся её разгорячённого рта. Она тихо застонала, чувствуя, что нестерпимое желание его ласк превращает его тело в пылающий костёр.

Кончик его языка, проникнув внутрь сквозь её полураскрытые губы, коснулся её языка. Охватившее его желание чувствовалось в его глухом голосе, когда он прошептал ей:

– Я хотел, чтобы ты почувствовала ко мне симпатию, прежде чем мы отдались бы друг другу. Мне было это необходимо. Я эгоист, да? – Он стал слегка покусывать её нижнюю губу, одновременно лаская её языком, и прошептал. – До сегодняшнего дня мне казалось, что ты чувствуешь ко мне только отвращение и недоверие. Но сейчас мне впервые кажется, что это не так.