Татьяна Алюшина - Сто удач и одно невезение

– Однако, Захарка, твоя женщина тебя вернула, ты ее и ищи, мимо не пройди!

Захар кивнул – вроде как согласился, а вроде и нет!

Он не сразу понял выражение потрясения на лицах родных, когда ввалился с мужиками в дом. Никитка так вообще его не узнал, убежал к себе в комнату, когда ему Ирина сказала, что это его папа. Захар расстроился даже, а повернувшись к большому, во весь рост зеркалу в прихожей, и сам поразился в первый момент – это кто?

Из зеркала на него смотрел незнакомый мужик, старше его лет на десять, заросший бородой-усами, с загорелым в черноту лицом, шире в костях, выше ростом, больше и мощнее прежнего Захара, с суровыми, пролегшими морщинами и с накачанной, как от многолетних каждодневных тренировок, стальной мускулатурой.

Он не узнал себя! Другой человек!

А он и стал теперь другой!

Уже не смог не тренироваться – бегал, качался, отжимался и обливался холодной водой каждый день, словно в нем кровь, привычки, жизнь поменяли! А и сознание заодно, наделив новыми непростыми и загадочными знаниями.

Загар сошел, бороду и усы он сбрил, пришлось поменять всю одежду, мала и коротка стала. Цивилизовался, вернулся из первобытно-общинного в современный строй и действительность.

О пении зовущей женщины, вытащившей его из потустороннего мира, о ладошке узенькой, запахе и дыхании ее не забыл, но задвинул подальше, туда, где хранил все мистическое, странное, непонятое, произошедшее с ним, и к чему относился весьма осторожно, с пиететом, стараясь суетностью бытия не тревожить.

Он еще раз побывал у Осипа, несколько лет спустя, когда Ирину отпустил, разводился. И приехал-то не за советом, не за помощью, а вроде как навестить.

Стал почему-то вспоминать об Осипе, чуть ли не каждый день, улыбался далеким воспоминаниям и мытарствам своим исцеляющим и подумывал: надо съездить повидаться. Почему его вдруг так потянуло к старому шаману, словно звал кто-то!

Непонятно.

Но Захар знал, что с Осипом все не для нашего разумения, да и близко не дано простому человеку хоть толику постичь, и отговаривать себя не стал, послушал интуицию. Собрался, договорился, и надо же, странности какие, легко сложилась дорога, как по вешкам, без единой заминки и трудности поехал! Запас подарков и гостинцев для всего стойбища, любимых конфет Осипа, табачку дорогого душистого для трубочки, всяческих мелочей, выяснил, где сейчас стоят, полетел!

– Однако, жду тебя, – сразу ошеломил таким приветствием совсем не постаревший за эти годы шаман и пригласил в чум: – Проходи.

И распорядился, указания выдал окружившим всем стойбищем Захара чукчам:

– Вечером праздник будет! Петь будем, олешка кушать!

Что означало: всем готовиться, одежды праздничные надевать, оленя разделывать, а он пока с гостем разговаривать будет, не мешать!

Соблюли традицию, а как же! Сели возле очага в центре чума, скрестив ноги, Захар передал подарки, Осип принял, поблагодарил кивком, но смотреть не стал, положил рядом с собой, не разворачивая. Закурил трубочку, пустил дым, прищурился, рассматривая Захара.

– Однако, глупый ты, Захарка! Отпустил уже, она уж и не жена тебе, а крутить мытарством еще долго себя будешь!

Захар, помнивший, конечно, про непростые, загадочные способности Осипа, отвык, забыл, как удивляет и поражает их проявление, высказанное неизменно в спокойной, уверенной манере, даже рот открыл от удивления что шаман про него такие подробности знает, видит. Хотел возразить от неожиданности, да Осип только ладонью отмахнулся:

– Знаю, не за этим приехал, да я тебя и не за этим звал.

Захар совсем уж обалдел – «звал!», а ему казалось, вспомнилось, поманило навестить, а он «звал»! Даже язык прикусил легонько, чтобы не сболтнуть глупость какую.

– Ты, Захарка, один раз жизнь переменил, отстоял, себя другого выбрал и привел в этот мир. А долги не отдал! Теперь, однако, пора еще раз переменить и свою женщину найти, она тебя для того и вытащила, сил не пожалела!

И все!

Больше никаких серьезных и важных разговоров Осип с ним не вел. Смеялся, подарки разбирал, радовался, как ребенок, языком прицокивая, конфетку сразу в рот закинул. Пел на празднике, в бубен стучал, удачу приманивал, олешка кушал, похохатывал рассказам чукчей об охоте недавней. И уж с Захаром не заговаривал ни о чем. Только, провожая, когда Захар устроился на нартах, сказал:

– Великий Дух с тобой! Присматривает! Мимо своей пройдешь – накажет!

Сколько лет назад это было? Четыре года? Да, четыре!

Странно! Почему мы, сталкиваясь с чем-то необъяснимым, по-настоящему глубоким, не поддающимся никаким рациональным резонам, приобщаясь к новым знаниям, видениям, пониманию мира, так быстро об этом забываем? Или сбегаем от таких знаний в упрощенную жизнь?

Переживая непростые, загадочные моменты приобретения, чувствования гораздо более высоких истин, испытав мистические потрясения от таких знаний, почувствовав себя приближающимися к некоему величию, очищаясь, проходя через благоговение, новое осознание, мы так легко и быстро забываем об этом!

Как просто комфортное бытование в цивилизованном уюте вытравливает из нас наивысшие духовные переживания-ощущения, чувство приобщения краем сознания к высокому! Заполняя образующиеся пустоты деликатесным удовлетворением, телевидением, удобным сидением в автомобиле, каждодневным пустым общением.

Удобным и привычно безопасным проживанием. А что о чудесах и мистике думать, да и о Боге вообще зачем? Это пугает, это непонятно, непостижимо, и для того, чтобы прикасаться душой к непознанному великому, требуется затрачивать максимум душевных сил, трудиться душой!

Зачем? Вот она, жизнь, понятная, простая и сложная, очевидная и каждодневная с набором проблем, которые мы знаем, как решать, и набором переживаний, с которыми мы пытаемся справляться.

И все как у всех, у кого лучше, у кого хуже, но, как и положено по законам науки, понятно и прямолинейно!

Захар давным-давно не вспоминал ни о той своей болезни, ни об Осипе, ни о словах его неоднозначных, полных мистики и недоговоренностей. И уж тем паче о какой-то там женской руке, вцепившись в которую вытаскивал себя из смерти.

Это рядом с шаманом, да в единении с природой нетронутой, толкования видений казались истиной, а вдали от него…

Мало ли что привидится воспаленному болезнью воображению в моменты беспамятства!

А сейчас, под утро рассветное, лежа на кровати, почему-то вспомнил! Да так ярко, четко, в деталях, как пережил заново, и все плыло перед мысленным взором лицо Осипа, улыбающегося с хитринкой.

Вспомнил, осмыслил, улыбнулся ему в ответ, первый раз со дня встречи с Зинаидой Ковальчук, почувствовав легкость, свободу, правильность и мудрость жизни! Он перевернулся на бок, поулыбался еще Осипу, лицо которого растворялось, исчезая перед глазами, и заснул спокойным, глубоким, исцеляющим сном без сновидений.