Елена Гайворонская - Круговой перекресток

По окончании учебы специализировался на инженерных коммуникациях, мечтал о высотном строительстве, в Союзе не принятом и считавшемся буржуазным. Семь помпезных высоток были вы зовом Западу и вертикальным пределом советской строй-индустрии.

– Рожденный ползать летать не может, – печально шутил Георгий.

– Просто некоторые птицы могут взлететь слишком высоко, вот им и подрубают крылья, чтобы этого не случилось, – возражала Лидия.

Георгию сулили должности, льготы и привилегии, новую квартиру, дачу с соснами и персональный автомобиль. Для получения благ было необходимо одно: членство в рядах самой справедливой партии в мире. Но Георгий упорно не желал пополнять ряды строителей коммунизма. Высокое начальство уговаривало, убеждало, грозило разжалованием. Вон сестра Мария, умная женщина, чтобы не портить мужу карьеры, быстренько переписала метрики и сдала партийный минимум. Георгий выслушивал начальственные аргументы и упрямо отказывался.

– Когда меня приглашают консультировать объект, – говорил он, – никого не волнует моя партийная принадлежность. Почему же это становится так важно, когда речь заходит о переезде из коммуналки?

Быть может, Лидия Владимировна смогла бы переубедить сына, но вместо этого она поддерживала своего несговорчивого отпрыска.

– Эта власть отняла у меня дом, отца, мужа, дочь и сына, – говорила она. – Неужели мало? Я честно работала, нашла в себе силы простить то, что простить невозможно. Вырастила детей достойными людьми. Мы ничего не просим, если что-то заслужили, пусть нам это дадут безо всяких условий. А на нет и суда нет.

В конце концов начальство плюнуло и отстало от упрямого инженера. Возможно, подобные вольности другому не сошли бы с рук, но Георгий был лучшим в своем деле, и на беспартийность, равно как и на «нехорошее» происхождение, закрыли глаза. После того как он женился на девушке с «правильными» крестьянскими корнями, молоденькой малярше Евдокии, им дали квартирку на первом этаже в новой пятиэтажке, куда переселяли работяг из бараков. Чтобы любопытные прохожие не заглядывали в окна, Лидия сшила тяжелые портьеры, диссонансом смотревшиеся в тесных стенах с низким потолком, но похожие на те, которые висели когда-то в ее родовом гнезде.

Евдокия была очень хорошенькой, даже красивой, но не холодной, утонченной, аристократической, а броской, жизнеутверждающей крестьянской красотой: пухлые щечки с ямочками, яркий румянец, серые глаза с лукавой искоркой, крепко сбитая ладная фигурка с высокой грудью, широкими бедрами, сильными руками, привыкшими к тяжелой работе. Евдокия никогда не жаловалась и не унывала, стойко переносила трудности и лишения полуголодного послевоенного времени. Георгий влюбился в нее с первого взгляда. Приехал на строящийся объект. На нижних этажах трудилась бригада женщин-маляров. Работа на стройке не из легких и не из привлекательных: пыль, грязь, угрюмые усталые лица, крепкие слова, поминутно слетавшие с огрубевших растрескавшихся женских губ. Георгий уже собрался уходить, как вдруг услыхал пение. Звонкий девичий голосок не слишком верно, но до невозможности душевно выводил: «Некрасива я, бедна, плохо я одета, никто замуж не берет девушку за это!»

Солнце било сквозь немытое оконное стекло, в его оранжевых лучах клубилась столбом строительная пыль. В снопе света, словно на освещенной софитами сцене, юная девушка белила стену, ловко орудуя валиком. Загорелые крепкие руки танцевали вверх-вниз в такт незамысловатой песне, под пропыленной футболкой колыхались упругие мячики груди, капельки пота влажно поблескивали на шейке, из-под ситцевой косынки курчавились непокорные русые завитки. Почему-то Георгий затаил дыхание, словно боялся спугнуть незнакомку, и смотрел, смотрел завороженно. Конечно, у него были женщины. После войны изголодавшиеся по ласке бабы были рады любому уцелевшему мужичку. А уж рослый плечистый непьющий инженер, даже слегка прихрамывающий после ранения в ногу, вовсе считался завидной партией. Возможно, потому ничего серьезного и не случалось: слишком велик был выбор. Робкие барышни и дамы в расцвете, блондинки и брюнетки, худые и пышечки – выбирай.

Но эта девушка казалась существом нездешним, частичкой другого, давно забытого мира, где не было ни войны, ни отчаяния, ни боли потерь, ни страха бессонных ночей в ожидании шороха шин и гула каменных шагов, умноженных многократно издевательским подъездным эхом… Георгий вдруг замер, унесся из холодных каменных стен куда-то, где густо и сочно зеленела трава, небо тонуло в синей воде, клубился снежный дым цветущих вишен… Был свет, много света, слезы текли из ослепленных глаз… Сама она была светом…

Девушка тем временем прервалась, вытерла пот со лба, сделала шаг назад, как художник, оценивающий свою работу, удовлетворенно себе кивнула, обернулась и тут заметила Георгия.

– Ой, – сказала смущенно, – вы кто? – Насупила широкие русые брови и вдруг улыбнулась, продемонстрировав пленительные ямочки на тугих щечках. Вряд ли ей было больше восемнадцати.

– Георгий. А вы?

– Я – Евдокия, – важно сказала девушка. – Вы, верно, начальник? – И указала подбородком на черный кожаный ежедневник, который Георгий всюду таскал с собой, делая пометки: работы много, всего не упомнить.

– Ну, в общем… да, – замялся он. Меньше всего ему сейчас хотелось быть начальником.

Но девушка оказалась не из робкого десятка, «высокого начальства» не испугалась.

– Тогда скажите Петровичу, – официальным тоном объявила она, – чтобы новые чехлы на валики привез. Эти уже никуда не годятся. Видите? – И продемонстрировала изрядно вытертый чехол.

– Хорошо. – Георгий сделал пометку в блокноте, хотя не имел к валикам никакого отношения. —

Евдокия, а можно вас после работы куда-нибудь пригласить? В кино, например?

Бойкая девушка вдруг застеснялась, тугие щечки залились румянцем.

– Да бросьте, куда я пойду? За день так умотаешься… Не до кина.

Георгий слегка удивился, потому что давно не слышал отказа.

– А в выходной?

– Не знаю. Да ну вас, ей-богу. – И добавила с неожиданной строгостью: – Я в город работать приехала, а не гулять.

– Георгий Иваныч! – донесся трубный глас прораба Петровича. – Ты где там потерялся?!

Прораб подхватил Георгия под локоть, потащил на осмотр котельной. Котельная меньше всего занимала инженера.

– Кто эта девушка? – спросил он.

– Какая девушка? – удивился прораб.

– Ну, та, малярша.

– Черт ее знает, – лаконично ответил Петрович, поскребывая трехдневную щетину. – Их тута сотни, одни уходят, другие приходят… Платят мало, работа грязная, тяжелая, вот и текучка… Приезжают из деревень, понимаешь, думают, в столице – мед, деньги сразу и жилье. Вон жилье – фанерные вагоны с сортиром на улице. Помаются месяц-другой и сбегают. Кто работу почище находит, кто обратно в колхоз возвращается, многие остаются… – Петрович разглагольствовал, а мысли Георгия витали вокруг хорошенькой малярши.