Вера Колочкова - Работа над ошибками

Теперь дальше… Что у нас может происходить дальше? Ах да… Из подъезда вслед за героиней должен выбежать герой, увидеть распростертое на траве тело, задравшееся до бедер алое платье, улетающий в небеса зеленый взгляд и… Так. А что, собственно, и?… Какая ей разница, что там потом будет, после этого проклятого «и»? Что там этот герой может сделать? Заплакать? Завопить от горя? Оборвать все волосы на голове? Фу, ерунда какая…

В общем, дальше творческий процесс двигаться уже не захотел. Устал, наверное. Ну и ладно. И смысла нет его дальше двигать. Все. Хватит. И она устала от этой писанины. Шутка ли – человека убить… Можно сказать, впервые она это сделала. Хотя – лиха беда начало…

Посмотрев на часы, она удивленно вскинула брови – ого! И неудивительно, что она устала. Время-то к девяти приближается. А это значит, что просидела она за компьютером почти три часа не отрываясь. Нет, что ни говори, а хлопотное это дело – книжную героиню убивать! Ту саму героиню, которую сама придумала и в которой все вроде было так гармонично устроено: и красота, и стервозность, и трудная, но святая волчья функция «санитара леса»…

Хмыкнув и с удовольствием потянувшись, она выбралась из кресла, удивленно уставилась себе под ноги. Надо же, босоножки не сняла. Наклонившись, тут же расстегнула кожаные ремешки на щиколотках, ступила на ковер босой ногой. Блаженство. Нет, действительно – блаженство! Странно, но организм пребывал именно в таком безмятежном состоянии. Ну, может, и не полного блаженства, конечно, но уж точно в состоянии глубокого душевного удовлетворения, которое обычно приходило подарком после ее долгого плавания в процессе писательского творчества. Это было похоже на спасительный выброс утопающего на берег, когда он понимает, что остался жив, и наступает всплеск чувств, и сразу всего хочется, причем одновременно – пить, срочно бежать в туалет, есть, спать, курить, – и не знаешь, какому удовольствию в первую очередь отдаться.

В данном случае ей захотелось в первую очередь горячего чая. Ну, не считая срочного посещения туалета, конечно. Придя на кухню, она включила чайник, поставила перед собой любимую чашку и взгромоздилась на диван в позе лотоса. Или почти лотоса. На преодоление этого «почти» уже ни сил, ни желания не было. Тем более под ногой оказался пульт от телевизора, и она лениво вытащила его на волю, так же лениво нажала на кнопку включения.

«– … Если вы что-то знаете об этом человеке, позвоните нам, пожалуйста, по телефону шесть шесть ноль десять пятьдесят два… – ворвался в пространство кухни наполненный тревожным сочувствием голос известной актрисы, и вот уже экран большим планом выдал ее лицо, очень русское, очень красивое и оттого немного трагическое. – Мы всегда ждем. Мы всегда надеемся на вашу помощь, дорогие телезрители…»

Вообще-то она не любила эту слезливую передачу. Всегда ей казалось, что там, в большой останкинской студии, какой-то подвох гуляет. Но на ведущую было смотреть – одно удовольствие. Таких лиц, как у нее, сейчас нет. Все остальные лица больше гламурствовать норовят, повернуться в камеру выгодным ракурсом, а эта – нет. Эта такая, какая есть. И ведущий тоже ничего – с присутствием человечинки в грустных актерских глазах.

«– … А сейчас мы хотим дать слово нашим гостям из Германии…

Ведущая ловко протянула руку с микрофоном, и на экран выплыло лицо пожилой дамы с аккуратным макияжем и аккуратной причесочкой «а-ля Мирей Матье» волосок к волоску. Правда, волосков на голове у пожилой дамы явно для такой прически не хватало, но все равно выглядело это достаточно стильно. Наверняка дорогой немецкий парикмахер над ее головой долго трудился. Дама потянулась было трясущейся рукой к микрофону, но тут же возложила ее к себе на горло, плотно прикрытое шелковым шарфиком. Щеки ее от волнения затряслись, губы пошли ходуном, глаза наполнились мутной влагой, и вот уже первая слезинка покатилась по щеке, растаяла в глубокой носогубной складке. Сидящий рядом с дамой вальяжный господин, колыхнув пивным брюшком, с готовностью подсунулся к микрофону.

– Меня зовут Генрих Штольц. Я прошу извинить мою мать… Она очень, очень волноваться. Прошу извинить… – с сильным акцентом и тоже очень волнуясь, торопливо проговорил господин».

Немцы, стало быть, отрешенно подумалось Наташе. Наверняка сейчас будет какая-нибудь военная история про любовь русского солдата и немецкой девушки. А может, наоборот…

«– Моя мать была русская девушка, когда приехала в Германию искать свою мать…

– Вы не волнуйтесь, пожалуйста… – душевно перебила господина ведущая. – Давайте начнем с начала вашей истории. Как зовут вашу маму?

Немец вздохнул, вытащил идеальной чистоты платок из внутреннего кармана пиджака, промокнул влажный лоб. Потом сделал торопливый жест ладонью в сторону микрофона – погодите, мол. Потом еще раз вздохнул – сосредоточился, наверное. И заговорил довольно прилично, как по писаному:

– Мою маму зовут Мария. Ее девичья фамилия – Федорова. Она помнит, что место, в котором она жила до войны, называлось Федоровка. Это под городом Смоленском. Еще она помнит, что жила с матерью, бабушкой и еще с… как это по-русски…

– С дядьями… – вдруг подала слабенький голос женщина. – С нами жили еще два брата моей мамы, потом их, по всей видимости, призвали в действующую армию, когда война началась…

Камера тут же взяла крупным планом ее лицо, и женщина, отрывисто вздохнув и смахнув из уголка глаза очередную слезу, подсунулась к микрофону, снова заговорила дрожащим от волнения голосом:

– Когда в нашу деревню пришли немцы, мне было, наверное, пять или шесть лет… Но я все помню! Я помню, как бабушка бежала с огорода, кричала моей маме: «Беги, Таиска, бе ги! Они всех девок молодых на площадь к сельсовету сгоняют, будут в Германию отправлять!» Я помню, как она это кричала…

– Значит, вашу маму звали Таисией? – осторожно ворвалась в ее монолог красивая ведущая.

– Да. Бабушка ее Таиской звала.

– А фамилия у нее…

– Фамилия, скорее всего, Федорова. Я потом узнавала – в той деревне почти все были Федоровы. Но точно я не помню…»

Наташа сидела замерев, с удивлением вглядываясь в лицо пожилой женщины. И не верила своим глазам. Если стильную причесочку «а-ля Мирей Матье» прикрыть белым хлопчатым платочком, да макияж с лица снять, да посмотреть повнимательнее… А ведь и впрямь – похожа! Похожа эта немецкая Мария на няню Таечку! Господи, да что же это… Что же это происходит? Неужели… Но этого просто не может быть!

Она сидела замерев, смотрела в лицо этой женщины, чувствуя, как внутри сама по себе разворачивалась нервная волнительная свистопляска, потом торопливо сглотнула подступивший к горлу твердый комок. Слепо пошарив рукой около себя, нащупала пульт, прибавила звук. Потом потянулась лицом поближе к экрану и чуть не свалилась с дивана, как была, в позе лотоса, едва успев ухватиться за край стола.