Вера Колочкова - Работа над ошибками

«– Я помню, как мама убежала огородами в лес… Еще помню, как я заплакала, – так мне ее было жалко. И помню, как бегом побежала за ней. У нас за огородом подсолнухи росли – целое поле подсолнухов. Пока мама по нему бежала, а потом по перелеску, я ее видела, а потом она исчезла. Кричать я боялась, просто бежала, бежала… Так я ее и не догнала – заблудилась в лесу. Плакала, бродила до ночи. Потом, помню, свалилась без сил, заснула. Меня партизаны нашли…

Женщина снова задрожала губами, помолчала немного. Немецкий сын трогательно взял ее за руку, нежно погладил по плечу, ободряя.

– Вы понимаете, нашу деревню немцы потом сожгли… Сначала согнали всех в одну избу и ее подожгли, а потом – остальные. Это я от взрослых узнала, когда в партизанском отряде жила. Меня там одна женщина к себе хотела взять, но я все твердила: нет, не хочу, моя мама жива, я видела, как она в лес убежала…

– А сколько лет сейчас может быть вашей маме? – осторожно спросила ведущая, невольно вкладывая сомнение в свой вопрос.

– Нет-нет, я все понимаю, вы не думайте! – торопливо откликнулась женщина на это сомнение. – Я понимаю, что вряд ли моя мама еще жива. Мне и самой уже больше семидесяти… Но, может, у нее была семья и есть какие-то родственники? Хотя вполне вероятно, что она может быть жива! Она очень молодая была, я помню. Наверное, она очень рано меня родила…

– А вы ее искали потом?

– Да, конечно! Когда Смоленск освободили, я попала в детский дом, потом в ремесленное училище… Я часто ездила в те места, ходила по деревням, расспрашивала тех, кто остался в живых после оккупации. Деревеньки маленькие были, все в округе друг друга знали… И вот однажды мне женщина из соседней деревни сказала, будто видела мою маму в толпе девушек, которых в Германию угоняли… Я потом работала много, деньги долго копила, чтобы в Германию поехать. Добилась разрешения через Красный Крест. Маму не нашла, зато мужа будущего там встретила, Отто Штольца, отца моего Генриха…

– Моя мама всегда помнить про свою мать, – снова подсунулся к микрофону Генрих. – Она учила меня русский язык и всегда говорила, что моя русская бабушка жива… Она так… чувствовать. Вы понимаете меня? Она так чувствовать!

– Да. Мы вас прекрасно понимаем, – вздохнула ведущая и, обращаясь к женщине, добавила: – А… что вы еще можете сказать о вашей маме? Может, были какие-то особые приметы?

– Да, да! Я помню, что у нее не было половины мизинца на правой руке. Она рубила дрова, и случайно рука попала под топорище. И на ладони должен шрам остаться…»

Капелька пота давно уже катилась по Наташиному позвоночнику и никак не могла никуда докатиться. Щекотала, будто по нервным окончаниям бежала. И из глаз вовсю катилось, и из носа. Надо было что-то срочно делать, что-то предпринимать, и она никак не могла сообразить – что…

«– Что ж, давайте будем надеяться на наших телезрителей, – уже разворачиваясь к Генриху и Марии спиной, торопливо проговаривала ведущая в камеру свои обязательные фразы. – Будем надеяться, что какая-нибудь информация обязательно обнаружится. Мы всегда ждем. Звоните. Наш телефон шесть шесть ноль десять пятьдесят два…»

Соскочив с дивана и проговаривая вслух, как заклинание, номер названного телефона, Наташа вьюном завертелась по кухне, пытаясь наткнуться на хоть какой-нибудь пишущий предмет. Как назло, ничего под рукой не оказалось, и она молнией слетала в прихожую, выхватила из сумки телефон, торопливо записала номер в его память. И тут же кликнула в мобильной его памяти бабушкин номер.

– Да, Натка! Слушаю! А мы тут с Тонечкой пошли смотреть, как корову доить будут! – безмятежно сообщила ей о своих новостях Антонина Владимировна.

– Мам, прямо по-настоящему! – пискнула где-то рядом с трубкой Тонечка. – Прямо за мымя!

– Не мымя, а вымя! – смеясь, поправила правнучку Антонина Владимировна.

– Постой, ба… Скажи мне быстрее, у Таечки какая фамилия?

– А ты что, не знаешь? Эх, Натка, удивляюсь я тебе…

– Ой, да погоди ты! Говори быстрее!

– Ну, Федорова… А что такое? Случилось что-нибудь? С Таечкой?

– Да нет… Нет, все в порядке! А деревня, в которой жила Таечка до войны, называлась Федоровка?

– Ну да…

– А дочку ее Марией звали?

– Да, она говорила – Машенькой… Да зачем тебе?

– Ладно, ба! Я тебе потом все расскажу! Потом! Сейчас пока не могу, мне срочно позвонить надо! Пока!

– Куда позво… – оборвался и исчез в пространстве испуганный бабушкин голос.

– Куда, куда… На кудыкину гору… – нервно пробурчала Наташа себе под нос, трясясь руками и лихорадочно вспоминая московский код для набора.

В трубке после длинных гудков пошли такие же длинные музыкальные переливы, потом вежливый автоматический голос попросил ее «обязательно оставаться на линии», чтобы дождаться ответа. Наконец после легкого щелчка другой голос, уже с живой хрипотцой, произнес ласково и устало:

– Здравствуйте. Говорите, вас слушают…

– Здравствуйте… Дело в том, что я сейчас видела в прямом эфире… Ведь у вас прямой эфир, да?

– Да.

– Сейчас там был сюжет про Таисию Федорову… Ее разыскивают дочь и внук, Мария и Генрих…

– Да. Прошел такой сюжет. Вы не волнуйтесь, пожалуйста. Что вы хотите сказать?

– Дело в том, что Таисия Федорова всегда жила в нашей семье, это моя няня… Она родом из деревни Федоровка, Смоленской области. У нее была дочка, ее звали Машенька… Это она, она там в студии сидит! И половины мизинца у няни нет, понимаете? Это она! Она!

– Да. Не волнуйтесь. Очень хорошо, что вы нам позвонили. Я сейчас попытаюсь организовать ваш звонок в прямом эфире…

– Н… Нет, я не смогу… Я и правда очень волнуюсь. Лучше вы запишите мой телефон и адрес и передайте им…

– Хорошо. Говорите. Мы обязательно все передадим.

Наташа торопливо начала перечислять в трубку все номера телефонов, какие помнила – и свой мобильный, и свой домашний, и бабушкин мобильный и домашний, и даже свой рабочий телефон назвала зачем-то. А потом перешла к адресам. Девушка на другом конце провода терпеливо повторяла за ней цифры и слова, потом еще раз прожурчала в трубку свое ласковое «благодарю – передадим – не волнуйтесь» и, наконец, отключилась.

Прижав к груди трубку, Наташа снова уставилась в телевизор, где на фоне трогательной музыки и студийных аплодисментов уже обнимались и плакали какие-то люди, и камера выхватывала дрожащие от слезного умиления зрительские лица. Потом в нее вплыло лицо ведущего, и он, опять же под музыку, произнес очень душевно:

«– Ищите друг друга. Ищите и надейтесь, а мы всегда рады вам помочь… Да, кстати! – вдруг оживился он и, вытянув шею и радостно сверкнув человечинкой в усталых глазах, проговорил кому-то в зрительный зал: – Для вас есть хорошие новости! Только что был звонок, и, я думаю, ошибки тут быть не может. В это трудно поверить, но ваша мама нашлась. Подойдите к нашему редактору, пожалуйста, он передаст вам все полученные данные. Я очень рад за вас!»