Людмила Белякова - Быть единственной

Маша словно иголка, влекомая магнитом, расталкивая редких пассажиров, машинально отругиваясь, ринулась в конец салона, чтобы не упустить из виду, разглядеть получше парочку. Убедиться тут же, что не Вадик это вовсе и даже не проклятущая Феоктистова, возникшая из небытия, чтобы разлучить ее с с ы ночкой!.. Но торцовое окно было еще грязнее салонных, да и автобус на месте не стоял, так что гуляющие быстро уменьшались, исчезли и разглядеть их не было никакой возможности. Тут, к счастью, автобус подошел к остановке, и Маша, лавиной обрушившись на желавших войти, вылетела наружу. И откуда силы взялись домчаться, презирая недомогание, до того места, где она видела сине-красный пузырь!

Задыхаясь, Маша остановилась, вглядываясь в противоположную строну неширокой улицы. Броситься бы сейчас на эту сыкуху Феоктистову! Расчесать в кровавые лохмотья ее черную рожу, выцарапать наглые глазенки! Что теперь Маше кто может сделать, а? Все рухнуло, порядков, законов никаких нет… Никто ничего Маше не сделает.

Она стояла, ожидая, что чуть поубавится машин, сновавших по улице, но они шныркали туда-сюда с завидной резвостью, и перебежать улицу на больных ногах ей, старой и толстой, вряд ли удалось бы… А погибнуть теперь, когда сынуля находился в жуткой опасности, – нет! Маша не могла себе такого позволить.

– Вы, бабуля, на переход бы прошли, – заметил ей какой-то мужик, проходя мимо.

– Сам бы ты на… пошел! – огрызнулась Маша. – Бабуля я ему…

– Сама бы ты под бульдозер пошла, старая кошелка! – услышала Маша уже краем уха, потому что, все же улучив момент, засеменила через улицу под визг тормозов, брань водителей и грязные брызги в лицо.

На этом пути ее ничто не могло остановить. Она будет бороться до конца!

Но неужели никогда так и не отступит от нее эта беда: потеряв старшего, отдать младшего сына какой-то размалеванной шалаве?

Перебежав улицу, Маша остановилась, чтобы отдышаться и сообразить, куда идти – вперед, назад? Где сейчас может находиться эта парочка, в которой она заподозрила Вадика и Феоктистову?

Ничего не придумав, Маша поковыляла вперед, наудачу. И ведь помог Господь на ее праведном пути!..

Словно поджидая ее, парочка стояла в стороне от пешеходов, у витрины цветочного магазина, и мило так беседовала. Да, это были Вадик и Галька. Только сейчас эта вертихвостка была не в мехах, а в кожаном красном полупальто, и волосы у нее были выкрашены в рыжеватый цвет. Ни в жизнь бы Маша ни пальто такого не надела, ни волос бы так не покрасила! Где ж глаза-то у Вадьки, а? Ведь вылитая проститутка!

«Вот – не отступился он от нее, и она его не прогнала насовсем… вон, улыбается… Никого не видят вокруг… Голубки!»

Парочка, казалось, была так увлечена друг другом, что никого, тем более Машу, притаившуюся за деревом, вокруг не замечала. Наконец Феоктистова, еще раз завлекательно улыбнувшись Вадику, повернулась и вошла в магазинчик.

«А! – невероятно обрадовалась Маша. – Вот хорошо, что я себя не выдала! Теперь знаю, где она работает».

То, что Феоктистова в магазине работает, не вызывало сомнения – через пару минут она подошла к витрине уже изнутри и помахала Вадику рукой. Он ответил тем же и, повернувшись, упруго пошел по улице.

«Радуется… Не отступился от нее и радуется… Чему радуется? По улочке она, видите ли, с ним прошлась, одолжила-разодолжила!.. А мама? Мама-то как же? Со мной дома все молчит и молчит…»

Маша с трудом отлепилась от дерева, за которым стояла все это время, и поковыляла, куда глаза глядели да ноги свинцовые несли. Дома она оказалась уже к синим апрельским сумеркам.

«Вот что в этой проститутке есть, что она Вадичку так присушила? У нас вон дом свой, огород, который всегда накормит… Тихо, чисто, уютно. И мама его так любит, так уж любит!.. Никогда не продаст, никогда… А все его к сыкухам этим тянет!»

Ну, что влекло сыновей из родительского дома к бабам, это понятно, но больно уж Маше не хотелось об этом думать. Думать надо было, и поскорее, о том, что говорить и делать, чтобы раз и навсегда забыл Вадик об этой Гальке. Скоро он должен был прийти домой, а придумать что-то путное не удалось. Усталая и голодная, Маша принялась готовить сыну ужин. Вадик все не шел и не шел, и Маша села есть одна – уж и ноги ее не держали.

После этого Маша, совсем расклеившаяся от тарелки жареной картошки с соленым пупырчатым огурчиком, решила ненадолго прилечь и сразу заснула – как провалилась в черную, мохнатую, как дворняжка, мглу.

Разбудила ее негромкая, но навязчивая музыка, доносившаяся из кухни.

– Ох ты господи ты боже мой! – спохватилась Маша, помятая после сна.

Она неловко поднялась и включила свет. На маленьком будильнике было двадцать минут девятого. Хорошо поспала, ничего не скажешь… Теперь ночью ни в одном глазу сна не будет.

В кухне орудовал Вадик, накладывавший себе картошку.

– Привет, мам, – оглянулся он.

– Да что ж ты меня не разбудил, а, сынок? – всплеснула руками Маша.

– Да зачем… Ты так крепко спала. Я сам управлюсь. Ты иди, снова ложись.

– Погоди, я тут… я сейчас…

– Да я уже сам распорядился.

И тут Маша, сначала невероятно обрадовавшаяся сыну, вспомнила о дневном приключении. И о том, что так и не решила, стоит ли высказывать сыну о его шашнях с Галькой.

«Распорядился он!»

– Работа была какая сегодня? Что-то ты поздно…

– Да была… Немного. Теперь уже не клиенты нас ждут, а мы клиентов. Времена такие.

«Ага, и теперь парни за девками страдают, а девки замуж не идут… Времена такие!»

Маша почувствовала, что праведное возмущение и обида на сына, поднимавшиеся из глубины души, как пузыри болотного газа из гнилой трясины, липко и удушливо перекрыли ей дыхание, выбили слезы из глаз.

– Ты что ж – все никак от шалавы этой не отстанешь, да? – закипая гневом, проговорила Маша. – Мало она тебя помурыжила?

– Че-го?! – поперхнулся Вадик, поднимая на нее глаза от тарелки. Он с трудом проглотил горячую картошку и добавил: – Чего ты опять выдумала?

– Я выдумала? Я выдумала?! – почти закричала Маша, чувствуя, как сводит в судороге руки и дрожь распространяется на все ее грузное тело. – Ничего я не выдумала! Я видела!

– Что ты видела?

– Все я видела! Все!

Маша почувствовала, что из глаз, скатываясь в глубокие морщины около носа, полились горячие потоки.

– Ты… с этой Галькой по городу… гулял! Всякий стыд потеряли!

– Ну ты и даешь! – Вадик вскочил, крепко хлопнул ладонями по столу. – Что ж такого стыдного, что я с девушкой по городу гулял, а?

Маша рыдала, судорожно пытаясь найти по карманам халата платок.

– Так если б с девушкой! Девушку себе нашел!.. Гальку Феоктистову… Девушка!

– Не твоего ума дело! – крикнул Вадик так, что звякнула посуда на столе. – С кем хочу, с тем и гуляю!.. И не горлань на меня! Разоралась тут, как баба базарная… Стыдно за людьми подглядывать – вот что стыдно! – Он схватил тарелку и вышел из кухни.