Людмила Белякова - Быть единственной

В это лето было много дождей, причем холодных, как осенние, и обильных, как летние. Машины соседи, давно переключившиеся с картошки и помидоров на более выгодное разведение цветов, жаловались, что между грядками стоит и никак не уходит вода, корни у нарциссов и гладиолусов гниют, бутоны не распускаются, а вянут. Маша, чей огород был чуть повыше и особо не кис в это лето, сочувственно охала, схватясь за щеку, но в душе радовалась. А нечего им! Тоже «бизнесмены» нашлись! Раздышались, подработали за пару лет и вот получили… Цветы теперь в городе, в магазине, купить можно.

«В магазине!»

Это воспоминание о том, что Феоктистова, экономист недоделанный, торгует в цветочном магазине, возникло в придавленном горестями Машином мозгу, как сказочная жар-птица, как солнечный день, который мог бы осушить и спасти от разорения соседский цветник.

«Во, поеду-ка в город и поговорю с ней!.. Ох, как я с ней поговорю!»

Сегодня уже было поздновато, дело шло к вечеру. На следующий день Маша дежурила, потом были выходные. Маша подумала, что может либо не застать Гальку на работе, либо столкнуться там с Вадиком.

«Эх, вот ведь незадача какая! Поздно как я это надумала-то, а?»

Маша некстати и огорчительно вспомнила любимую присказку мужа: хорошая мысля приходит опосля. Но ничего, ничего! Три-четыре дня она подождет… А потом выскажет этой Феоктистовой такое, после чего та полетит белым перышком, отстанет, отлепится от сына, и Вадик вернется к маме, домой…

До середины следующей недели Маша, чувствуя кривящиеся в ехидной усмешке губы, представляла, как выскажет Феоктистовой все, что о ней думает, да пригрозит еще!

А та, трясясь от страха и всхлипывая, будет клясться, что больше никогда не подойдет к Вадику, исчезнет из его жизни навсегда… Что именно станет говорить Гальке, Маша, правда, не знала, но надеялась придумать на ходу. Главное, сказать – отстань от моего сыночки, гадина! Отстань! А там – даст Бог… Найдутся слова. Найдутся.

И что Маша не дала бы, чтобы Вадик вернулся и снова был с ней! С мамой.

За ту пару месяцев, что Вадик не жил дома, Маша нехотя стряпала себе одной, переживала и поэтому сильно похудела. Врач, которая Машу наблюдала, сказала, что вообще это неплохо – сердцу ее больному легче. Маша рванулась было поведать врачу о своих родительских невзгодах, но та довольно невежливо оборвала ее, сказав, что, главное, сын не пьет и работает, а остальное образуется. Маша подосадовала – никто не понимает, что это не самое худшее. А вот лучше пил бы, ну как-то умеренно, но жил бы дома.

Так что, готовясь к решительному броску на Феоктистову, Маша пересмотрела свои юбки-кофты – не идти же к этой лахудре крашеной абы в чем? Та-то вон как одета!.. Но старые одежки висели на Маше как на огородном пугале, и ей пришлось из своих небольших доходов прикупить что-то новое. Благо торговки-мешочницы стали приносить свой товар прямо к их сельпо и не надо было тащиться на дикий рынок в город. Он, как пестрая плесень, расползся чуть ли не на половину городского центра, и в свое время Маша, проезжая мимо на дежурство, злорадно представляла, что где-то здесь толчется оставшаяся без работы Володькина «жена» – покупателей поджидает. Но Маша туда не пойдет и у нее ничего не купит!

День для визита в цветочный магазин Маша выбирала долго и решила, что пойдет туда утром в пятницу. Наверняка Феоктистова там – тоже торгует. Как же Маша, рабочий человек, презирала торгашек! Спекулянтки все, воровки… И надо ж, как Маша угадала своей неприязнью… Обе ее разлучницы – в конечном деле торгашки!

День выдался хороший, солнечный, хоть и ветреный. Такой ветерок свеженький!.. Маша почувствовала необыкновенную бодрость – словно помолодела, окрепла. Уж она за сы´ночку своего повоюет!

Маша подъехала к магазину часов в десять. На дверях магазинчика была табличка «Открыто», и Маша решительно толкнула дверь.

Народу там не было, а магазин был заставлен пластмассовыми ведерками с розами и гвоздиками и такими цветами, названия которых Маша даже не знала. За высоким полукруглым прилавком стояла какая-то молоденькая девчонка с распущенными белыми волосами, но Феоктистовой в зале не было. Девчонка что-то делала с кусками прозрачной бумаги, но потом подняла на Машу глаза.

– Вы что-то хотели, женщина?

– А… Феоктистова Галина… где?

– У себя она, – недоуменно пожала плечами беловолосая.

«Что это за новости – «у себя»?» – чуть было не фыркнула вслух Маша.

– А позвать ее можно?

– А вы кто?

«Дед Пихто!» – рявкнула про себя Маша, но решила приберечь раж для разговора с Галькой.

– Феоктистову позови мне, быстро, – прошипела Маша, едва сдерживаясь.

– А почему вы со мной так разговариваете? – захлопала черными от туши ресницами девчонка и наконец отложила ножницы.

– Как хочу, так и разговариваю! – крикнула Маша. – Гальку свою поганую зови, ты, сыкуха!

Маша, сжав кулаки, тараном пошла на девчонку, словно она и была Феоктистовой. Да уж и как-то все равно Маше стало… эта ли, Феоктистова…

Девчонка разинув рот, густо – прямо комками, вымазанный малиновой помадой, попятилась, хоть и была отгорожена от Маши прилавком.

– Что здесь происходит? – послышалось откуда-то сбоку.

– Галина Константиновна, тут какая-то сумасшедшая вас спрашивает!

– Ага, вот ты где! – развернулась Маша.

«Это тебя-то, шалаву бесстыжую, по отчеству зовут, да?»

– Вы что здесь безобразничаете? Вы кто вообще?!

– А то ты не видишь?! – остановилась руки в боки Маша.

Феоктистова поспешно выходила из коридорчика в глубине зала. Она была в черном костюме – как порядочная. Маша на хороший, солидный костюм так себе и не заработала, да и фигура не позволяла. А вот она может… Обтянулась-то как, срам один, срам! Приходите свататься, я не стану прятаться!

– … Нет, не вижу, – сухо произнесла Феоктистова, останавливаясь посередине зала. – И не понимаю, почему вы себя так ведете. – Брови у Феоктистовой сошлись на переносице.

«Что – притворяешься, будто не узнала меня, да?!»

– Это как я себя веду?! Ты-то как себя ведешь?! А?!

Маша, слегка изменив направление, двинулась, ускоряя шаг, уже на Феоктистову. То, что она собиралась говорить, а не нападать, Маша как-то сразу, увидев врагиню, позабыла. Да и что с ней, шалавой, говорить-то! Вот Маша ей сейчас покажет!..

– Света!.. – Феоктистова сделала какой-то непонятный жест девчонке.

Что сделала в ответ малиновогубая Света, Маша не видела, потому что шла прямиком на ненавистную разлучницу, раскидывая с дороги вазы с цветами. Те падали, извергая воду, а бесстыжие зеленые глаза Феоктистовой по мере Машиного приближения расширялись, и она шажок за шажком отступала в коридорчик.