Анатолий Чупринский - Лихоманка

Теперь, задним числом, Шагин понял, он был пристрастным к сыну, недооценивал его редкостной индивидуальности.

Андрей был сдержанным парнем, ни с кем не откровенничал. Хотя, замкнутым или угрюмым не был никогда. Скорее наоборот.

Была в нем какая-то раздражающая всех загадка. Вроде, открытый, легкий на подъем, с естественными простыми реакциями. Всегда готов посмеяться чужой шутке, в том числе и над собой. Но что-то все-таки раздражало в нем Шагина.

И не только его.

Учителя постоянно жаловались на его внутреннюю замкнутость Андрея, его недоверчивость. Он, хоть тресни, никого не пускал в свой внутренний мир.

На вопрос Шагина, почему он неискренен и неоткровенен с учителями, сын удивленно поднял брови и спокойно заявил:

— Я в школу хожу не на исповедь. Не обязан выворачиваться наизнанку перед каждой МарПупкой.

«МарПупками» среди друзей он скопом называл всех учительниц. Что делать, в их школе учителя были сплошь женщинами. Одна из них так и называлась — Марина Пульхерьевна. Это надо, такое отчество иметь? Языкастые старшеклассники, естественно, окрестили ее «МарПупкой». И точка. Андрей не был исключением. И, несмотря на категорический запрет отца, называл бедную учителку только так.

Странный был мальчик Андрей Шагин.

Например, он любил театр. Единственный из всего класса. Не театр вообще. Один конкретный театр. Малый академический. Не фанатично, как-то очень спокойно и последовательно. Каждый свободный вечер тщательно одевался перед зеркалом и шел на очередной спектакль. Администраторы его давно знали в лицо, встречали приветливо, без звука вручали бесплатный пропуск на свободные места.

Андрей знал поименно всех актеров и актрис Малого. Наизусть цитировал большие куски из пьес Островского. Какой сегодняшний молодой паренек, нормальный, без вывихов способен на такое?

Сын в этом смысле был среди приятелей не то, что белой, полосатой и в клеточку вороной. Только одноклассники и приятели над его старомодной страстью к Малому театру почему-то никогда не посмеивались. Относились спокойно и даже с некоторым уважением.

Шагин недоумевал. Здоровый нормальный современный парень. Ему бы по дискотекам шататься, да тискать нетрезвых девиц. И не только тискать, пора уже. А его Андрей каждый свободный вечер просиживал штаны в партере Малого театра.

Сам Шагин, хоть и писал для театра пьесы, и не без успеха, внутренне был к сценическим подмосткам равнодушен. Не горел.

На озабоченный вопрос отца, не собирается ли он, не дай Бог, поступать в театральный на актерский факультет, Андрей ответил:

— Я пока в своем уме!

Сказал, как отрезал. Уверенно и спокойно. В тот раз у Шагина отлегло от сердца. Но ненадолго.

Загадкой был сын Андрей. Загадкой был, загадкой и ушел. И не разгадать эту загадку уже никогда.

Где-то после второй или третьей встречи Шагин и Мария одновременно поняли, теперь надо соблюдать крайнюю осторожность. Последние дни оба Чистовских родителя постоянно пребывали на даче и, надо думать, не дремали.

Шагин и Маша не сговариваясь, соблюдали конспирацию. Конечно, она была шита белыми нитками, эта конспирация.

Но они оба очень старались.

Если утром Маша выходила из ворот и, бросив быстрый взгляд на его окно, направлялась к опушке леса, якобы, побродить одной, погулять, подышать сосновым воздухом, то Шагин через пятнадцать минут покидал свой участок и направлялся в противоположную сторону, прямиком к водонапорной башне.

Чаще всего они встречались именно около нее. У бокового крана, где любители особенно чистой, еще незамутненной ржавыми трубами воды, наполняли канистры.

Маша подставляла под струю голые ноги и мыла их, задирая при этом сарафан почти до пупа. Потом, зажав ладонью кран, обливала Шагина с ног до головы. Вернее, пыталась это сделать. Чаще всего он предусмотрительно отходил на безопасное расстояние. Оба весело смеялись.

Светилась многоцветной радугой ослепительная вольтова дуга.

Потом, взявшись за руки, шли в лес, подальше от поселка.

Шагин постоянно быстро оглядывался по сторонам. Смешно было признаваться самому себе, но боялся он только одного. Вот-вот из ближайших кустов опять возникнет фигура сына Андрея. И он опять начнет с неестественной улыбкой показывать большой палец и одобрительно кивать головой.

Машенька, конечно же, отвлекала. Самим фактом своего пребывания рядом. Самим фактом своего существования.

Потом, чаще всего, они валялись в густой по колено траве, бесконечно целовались. Но дальше этого дело не шло.

Оба оттягивали решающий момент.

— Помогите-е!!!

Взволнованный девичий крик метался над сонным поселком. Но ни одна из дверей дач или хотя бы уличная калитка, не хлопнула, не заскрипела.

— Люди-и! Помогите-е!!!

Надрывалась девушка в окне где-то на второй северной улице. Ответом ей была равнодушная тишина, прерываемая только недовольным лаем собак.

Как верный старый пес, оставленный хозяином на неопределенное время в будке перед домом, прислушивается к далеким шумам, принюхивается к порывам ветра, так Валера Шагин вел себя на протяжении последних нескольких дней.

Он ждал Машеньку. Ждал Машеньку. Ждал встреч с ней.

Ждал. Ждал. Ждал.

Она не появлялась в особняке уже целых три дня. Бесконечность, плавно переходящая в вечность. Ее сотовый телефон не отвечал.

Сильно ныло в груди, где-то посредине. Что там, сердце, душа? Будучи совсем не мнительным человеком, Валера бесконечно сравнивал свое теперешнее состояние со всеми им испытанными ранее состояниями, ощущениями. И не находил аналога. Ничего подобного он никогда не испытывал.

В эти дни поселок будто вымер. Будто ожидал дальнейшего развития событий на второй северной улице. Под окнами кабинета стабильно дважды в день проходил только Феликс Куприн. Первый раз утром в сторону поселковой свалки. Эдакой независимой «прогулочной» походкой. Но с вместительной спортивной сумкой за плечами. Второй раз уже ближе к вечеру, явно со свалки. Сгибался под тяжестью чего-то тяжелого, металлического в той же спортивной сумке. С целеустремленным остекленелым взглядом на лице.

Валера Шагин не был фаталистом. Ни в какие приметы не верил. Но однажды, после смерти сына, ему вдруг пришла в голову странная мысль. Судьба или наш персональный ангел хранитель время от времени посылает нам знаки. В образе самых разных людей. Надо только быть предельно внимательным. Уметь увидеть, разглядеть и понять.

Не раз и не два Шагину приходило в голову, что судьба, демонстрируя ему Феликса Куприна, наглядно, как бы, показывает лично ему, Валере Шагину, его будущее, его старость. В первый раз от такой мысли Шагин разозлился. Внутри все взбунтовалось против такого нелепого финала. Во второй раз он взглянул на Феликса и на потенциального себя, под другим углом. Несколько иронично.