Наталья Труш - День свалившихся с луны

– Даш...

– Паша, я к себе.

– Хорошо. Даш, я понимаю. Но ты мне хоть оставишь свой номер телефона?

– Оставлю.

– А если я приеду в Питер, ты со мной встретишься?

– Встречусь.

Они простились у «Аполло опера».

– Даш, я ведь любил тебя. Очень. Не забывал. А сейчас встретил, и...

– Паш, не надо. Я ведь тоже тут не просто так появилась. И история эта моя в Сен-Женевьев-де-Буа... Ой, лучше не вспоминать! Ладно, все проходит, пройдет и это. Но я поняла одно – не отрекаются любя. Можно убежать от другого человека, но нельзя убежать от себя. Особенно если ты в жизни этой немножко не от мира сего, как... как свалившийся с луны... Как при этом жить?

– Трудно. Если только не найти в этой жизни такого же... свалившегося с луны!

Даша вздрогнула.

– Это, знаешь ли, большая редкость...

– Для тебя я готов быть этим самым не от мира сего...

Даша грустно посмотрела на одноклассника. «Хороший он, Пашка Рябинин. Порядочный и положительный. Но... Не мой... А специально стать «этим самым не от мира сего» – это не реально», – подумала Дарья, а вслух сказала:

– Паш, ты звони. Я прилечу домой, восстановлю свой мобильный номер, буду на связи. Звони.

– Буду звонить! – Он неуклюже поцеловал ее в щеку и пошел прочь, не обернулся даже на углу у площади Пигаль – просто скрылся из виду в густеющих сумерках.

А Зиновьев и в этот день ей не позвонил.

Самолет медленно покатил по взлетной полосе, вырулил на прямую, затрясся всем корпусом, потом разбежался и оторвался от земли. Секунда – и огромный блистательный Париж остался далеко внизу.

Дарью буквально вдавило в кресло, так что трудно было пошевелиться. Она мысленно перекрестилась, пожелав себе и всем удачного приземления. Когда авиалайнер закончил набор высоты и стюардесса дала отмашку пассажирам, которые, казалось, только и ждали сигнала и кинулись доставать книжки, плееры, потащились дружно в туалеты, Даша открыла сумочку, в которой везла самые дорогие в этот ее парижский отпуск подарки – игрушки. Она поцеловала Лиса и Маленького принца, улыбнулась и сказала самой себе: «Все будет хорошо!»

Даша дремала весь полет и едва не проспала момент, когда пассажиры дружно зааплодировали экипажу, удачно посадившему самолет в аэропорту Пулково. «Ура!» – сказала мысленно Даша и стала собираться на выход.

Она не очень спешила, пропуская вперед пассажиров с детьми, которые хныкали, бабушку с палочкой, еще каких-то торопыг, которые буквально наступали ей на пятки. Потом минут пятнадцать она ждала, пока на ленте транспортера не выплывет из багажного отделения ее сумка на колесах.

Все это время Даша задумчиво рассматривала хорошо знакомый ей пейзаж за окном. Снегу вроде за эти десять дней стало меньше, а тот, что еще лежал, почернел, покрылся корочкой наста, какая образуется при таянии. Значит, и в Питер пришла весна. Еще не настоящая, больше календарная, но уже с намеком на скорое тепло.

Даша вышла в зал, где за стеклянной стеной ожидали пассажиров встречающие, и стала продираться сквозь толпу чужих людей, которым не было до нее никакого дела. Они встречали своих близких. А Даша близкой им совсем не была.

И вдруг кто-то потянул сумку у нее из рук. Даша дернула ее за ручку, обернулась, недовольная, и застыла. Зиновьев.

– Михалыч...

Она клюнула его носом в щеку, теплую, потому что не на улице он ее ждал, а в зале аэропорта. Зиновьев обнял ее, прижал к себе, и сильная, уверенная в себе Даша Светлова расплакалась. Просто там, в Париже, у нее не было возможности оплакать то, что с нею стряслось, а тут выплеснулось.

– Дашка, ну что ты, хорошая моя! Не плачь! Где-то у нас тут Витя... Витя!

Из толпы встречающих к ним протиснулся высоченный Витя Осокин, подхватил Дашину сумку и потопал на выход.

– Все, Даш, дома ты... Дома хорошо, да?

Зиновьев разговаривал с ней, как с маленькой девочкой.

– Сейчас приедем домой. Отдохнешь, успокоишься, расскажешь мне, что с тобой стряслось. А главное, Дашка, ты наконец-то вернулась. Я скучал.

«Вот и планируй побег... Там жених проходимцем оказался, тут – Василий скучал...»

Зиновьев не так часто бывал у Даши дома, предпочитал привозить ее на свою дачу в Комарово. Но что и где в Дашиной квартирке на Юго-Западе, он тоже знал. Домашние меховые тапочки-сапожки, в которых Даша неслышно, как кошка, ходила по дому, – ее любимые! – он нашел на обувной полке в прихожей. И для себя войлочные тапки, – не шлепки без задников, которые держат в доме для гостей, а именно свои именные тапки с вышивкой, которые Даша привезла ему с какой-то выставки народных промыслов.

– Давай, Дашка, лапки! Сейчас переоденешься и будешь совсем дома. Дома хорошо!

– Михалыч, иди, пожалуйста, к соседке в 64-ю квартиру за Лисиком. Нет, подожди, пойдем вместе, я ведь ей подарок из Парижа привезла.

Даша достала коробку конфет и красивый теплый платок-шаль с меховыми кисточками, который купила на Монмартре еще до того, как ее обчистил Поль Лежье. Или... как уж там на самом деле зовут этого вора французского...

Соседке подарок очень понравился, а рыжий кот сначала замер в прихожей, рассматривая вошедших, а потом подбежал к Даше и закрутился вокруг ее ног, мурлыча про то, как он ее ждал, как скучал и как хочет домой.

Они вернулись к себе в квартиру – Даша с Лисом и Зиновьев с кошачьим лотком в руках. Василий Михалыч смешно морщил нос и рассуждал серьезно о том, насколько в этом отношении собаки лучше, чем коты.

Лисенок появился в ее доме три года назад. Даша ездила на встречу и, проходя через маленький рынок у станции метро, увидела парня и девушку с коробочкой, в которой копошились рыжие котята. Симпатичная парочка, пушистые комочки с усами и хитрыми глазками. Когда через час Даша шла назад, котенок был уже один.

Она уже прошла мимо, почти дошла до своей машины, но что-то заставило ее вернуться назад.

– Мальчик? – почему-то спросила она.

– Мальчик.

– А какой возраст?

Парень прикинул в голове:

– Месяц и... сколько дней-то? В общем, родился 25 декабря. Возьмите, не пожалеете!

– Возьму! Как не взять, если мы с ним в один день родились!

Имя Даша ему даже не придумывала. Оно у него, что называется, на лбу было написано. Лис! Настоящий лис! У него даже мордочка была совсем не кошачья – узенькая и остренькая. Зиновьев, когда увидел его, еще не зная имени, тут же сказал:

– Лисичко!

К следующему Новому году это был уже огромный красивый кот, который никого, кроме Даши, не жаловал своей милостью. Он был снисходителен ко всем, позволяя любить себя. «Как будто классиков литературы начитался! «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей!» – со смехом рассказывала о нем Даша.