Анджела Дрейк - Любовница

Тэра в изумлении уставилась на него.

– Приди в себя, Бруно. На замену в Тюдорскую филармонию очередь в милю длиной. А ты в последний год играл только на литаврах. Со стороны Ксавьера это просто вежливость. Или, вероятнее всего, желание произвести впечатление на мою мать своим могуществом.

– Нет, – мягко возразил Бруно. – Литаврист был здесь, и Ксавьер познакомил меня с ним. Очень симпатичный старичок. Он пригласил меня к себе на занятие на следующей неделе.

Тэра посмотрела на восторженное мальчишеское лицо Бруно и оттаяла.

– Тогда это замечательно. Извини, что была такой свиньей.

Бруно улыбнулся.

– Ксавьер отличный парень. На самом деле!

– Хорошо. Но, ради Бога, перестань называть его "сэр"!

– Извини. Это как-то само вырвалось.

– Мне не нравится, что он приехал сюда.

– Но он действительно высоко ценил твоего отца. И вообще, он замечательный.

– Перестань так им восхищаться!

– Извини.

– И перестань извиняться! – воскликнули они хором и рассмеялись.

В кухню вошла мать.

– Ксавьер остается на ужин. Бруно, будь лапочкой и принеси пару бутылок кларета из подвала. Тебе придется поискать их в пыли.

– Это же папин кларет! – возмутилась Тэра.

Мать посмотрела на нее с насмешливым любопытством. Затем спокойно повернулась и открыла холодильник, осматривая его содержимое.

Тэра была вне себя. Она залпом выпила еще одну рюмку шерри. Алкоголь никогда не делал ее тупой или раскисшей. Бруно всегда поражался ее способности пить и при этом сохранять светлую голову. Спиртное гораздо больше влияло на ее чувства, чем на рассудок, и сейчас она была на грани эмоционального взрыва.

Мать положила на стол четыре толстых ломтика мяса и сбрызнула их уксусом. Затем взяла нож и начала тонко и аккуратно резать лук.

Тэра всмотрелась в лицо матери. Ее глаза оставались совершенно сухими, несмотря на едкие испарения лука.

– Почему он решил остаться? – прошипела Тэра, ходя вокруг матери кругами, как злобно рычащий терьер. – Какое ему до нас дело? Этот вечер мы должны были провести с тобой вдвоем. Это наше семейное горе.

Мать подняла на нее глаза. Ее лицо было спокойным и странно безмятежным.

– Почему ты не плачешь? – яростно вопрошала Тэра. – Почему ты такая до ужаса холодная и собранная?

Мать снова повернулась к луку.

– Дрянь! – заорала Тэра. – Бессердечная дрянь! Чертова крашеная блондинка с чистенькой работой у болтливого доктора! Это ты довела папу до такого конца!

Мать выпрямилась. Ее лицо оставалось безучастным.

Сол Ксавьер, молча остановившийся в дверях, шагнул вперед и взял Тэру за руку.

– Перестань, – мягко сказал он.

Он отвел ее в гостиную, где Тэра стряхнула его руку и беззвучно выругалась. Она плюхнулась в кресло.

– Мне хочется выть, – сказала она. – Мне хочется реветь, рыдать и стонать. У меня все это здесь. – Она стукнула себя в грудь.

Ксавьер смотрел на нее сверху вниз непроницаемым взглядом.

– Ну, так давай, начни плакать. Лучше выплакать все сейчас, иначе эта боль растянется на долгие годы.

Даже в ярости Тэра поняла, что в его словах есть смысл. Но она не собиралась плакать по его команде.

– Не здесь. Не сейчас, – холодно сказала она.

– Потому что я здесь?

– Да! – Тэра свирепо посмотрела на него.

Ксавьер, которого всегда тянуло исключительно к высоким холодным блондинкам, вдруг почувствовал, что его самым примитивным образом влечет к этой миниатюрной, похожей на эльфа, девушке, с глазами, как хризолиты, и грудями круглыми и крепкими, как маленькие дыньки. Он смотрел на нее, сохраняя непроницаемое выражение лица. Тэра могла бы решить, что в этом взгляде одно лишь презрение за то, что она позволила себе устроить истерику на похоронах отца. Отвернувшись от нее, он подошел к прекрасному пианино "Бехштейн", которое первоначально принадлежало прапрадедушке Тэры. Его инкрустированная ореховая крышка была завалена цветами, принесенными в знак соболезнования, все еще завернутыми в целлофан. Рядом с ними лежал потертый футляр с последней, самой лучшей из скрипок отца. Ксавьер лениво коснулся пальцами кожи футляра, потом медленно открыл его, вынул инструмент и задумчиво провел рукой по его блестящей поверхности.

– У него никогда не было Страдивари или Гварнери, – с горечью заметила Тэра.

Ксавьер перебирал пальцами струны.

– Эта вещь не намного хуже. Прекрасный инструмент. Твой отец был замечательным скрипачом, верным и преданным слугой музыки.

– Он вкладывал всю душу, играя в этом оркестре! – сердито сказала Тэра.

Ксавьер поднял брови.

– Многие музыканты так играют. Именно поэтому их и берут в оркестр.

– Они получают гроши за свои рабский труд. Каждый день репетиции, каждый вечер концерты! А что делаете вы? Стоите перед ними и машете палочкой, потом забираете свой кругленький гонорар и улетаете на другой конец света.

Тэра с огромным облегчением выплеснула накопившееся раздражение из своей груди. Ее возмущало затянувшееся присутствие Ксавьера. Он должен был уйти вместе с остальными гостями – или как там называют людей, пришедших на поминки. Или он искренне думает, что стоит выше обычных человеческих условностей, что он не обязан соблюдать общепринятые нормы поведения? Она вгляделась в его точеные аристократические черты. Похоже, он действительно считает, что существует в иной, более высокой атмосфере, чем простые смертные.

– Цена вашей машины, наверное, вдвое превышает его годовой доход, – продолжала Тэра, не в силах остановиться. Она смутно припомнила дебаты насчет неравномерного распределения богатства на собраниях студенческого союза. – Тогда как моей матери придется продать эту скрипку, чтобы покрыть расходы на похороны и свести концы с концами.

– Вовсе нет, – сказала мать, входя в комнату и глядя на дочь с выстраданным смирением. – Отец оставил ее тебе. Я никогда не продам ее, да и ты тоже.

– Раз она моя, я могу делать с ней что захочу, – возмутилась Тэра. – Я продам ее и отдам тебе деньги. И тогда я буду свободна.

– От чего?

– От того, чтобы пытаться стать такой, какой я никогда не буду! Достаточно хорошей.

– Тэра, о чем ты? – проговорила Рейчел в искреннем изумлении.

– Я не знаю.

Тэра замолчала. Ее горло сжал комок горя и раскаяния.

– Итак, дочь Ричарда не только певица, – заметил Ксавьер с заинтересованным видом. – Кстати, я хотел сделать комплимент по поводу твоего пения в церкви, – сказал он Тэре. – Мне всегда больше нравилось исполнение этого произведения юношеским дискантом, а не зрелым сопрано.

– Вы считаете, что я пела дискантом? – взметнулась Тэра.

– Скорее, да. Это было очаровательно. – В его улыбке таилась легкая насмешка. – Ни одна женщина старше двадцати, собирающаяся стать певицей, не должна петь дискантом.