Анджела Дрейк - Пленница сновидений

Франсуа не терпелось расспросить ее о Чарльзе. И больше всего о том, в чем Зоя едва не созналась ему во время своего отчаянного телефонного звонка. Было ясно, что это чрезвычайно важно для них обоих. Однако гигантским усилием воли он взял себя в руки и спокойно сказал:

— Давай поговорим о сегодняшнем дне и о том, что нам предстоит.

— Тебе понравится дядя Уильям, — после короткой паузы промолвила она.

— Я не буду мешать, Зоя. Если захочешь поговорить наедине, я просто подожду тебя. В Брэдфорде много вещей, которыми я могу заняться.

Она слегка нахмурилась и вдруг вспомнила.

— Ну да, твои художники и идея основать галерею! Марина говорила мне о твоей новой работе.

— Значит, Марина была нашим посредником? Не знал. Что ж, хорошо, — сказал он, пожав плечами. — Едва ли я стану сегодня заниматься галереей, но всегда могу несколько часов побродить по улицам с камерой. — Франсуа улыбнулся и приподнял брови. — Настоящее мужское ремесло!

— Я хочу, чтобы ты пошел со мной, — очень решительно сказала Зоя. — Я должна кое-что выяснить, и мне будет лучше сделать это в твоем присутствии.

— Честно?

— Да.

— Ох, милая!

Франсуа быстро наклонился и крепко поцеловал ее в губы. Когда он выпрямился, Зоя продолжала смотреть на него с нежностью.

И снова они сидели молча. Близко. Два человека, находившиеся в полной гармонии друг с другом.

Поезд затормозил, приближаясь к месту назначения, и Зоя снова сжала руку Франсуа.

— Когда мы были вместе, — сказала она, — я кое-что скрывала от тебя. Потому что боялась.

— Теперь можно ничего не бояться. Ты знаешь это, милая.

Зоя понимающе улыбнулась и покачала головой.

— Возможно. Но главное другое. Теперь можно ничего не скрывать.

Уильям Пич жил в маленькой квартирке над пекарней, затерянной в лабиринте переулков неподалеку от центра города. Расплатившись с водителем такси и увидев сборище разномастных домиков, Франсуа удивился. Он представлял себе, что все родственники Зои живут в богатых предместьях.

В квартиру Уильяма нужно было подниматься по узкой лестнице, пристроенной к внешней стене дома. Дядюшка ждал их на пороге.

— Малышка Зоя! — воскликнул он, целуя ее в щеку. — Ага! А это кто? Ты не сказала, что привезешь с собой счастливчика!

Франсуа улыбнулся, шагнул через несколько ступенек и пожал протянутую ему руку.

— Франсуа Рожье, — коротко представился он.

Ульям провел их в маленькую гостиную с пылающим газовым камином. Здесь было очень уютно и чисто. На круглом столике у окна лежали крошечные треугольные сандвичи, свежеиспеченные пшеничные лепешки, густо намазанные маслом, нарезанный ломтями пышный бисквит и фруктовые пирожные.

Это напомнило воскресенья ее детства. Тогда дядя Уильям жил в маленьком домике на другом конце города. Он и его жена Джин владели пекарней и кондитерской. Дела у них шли бойко, и свободны они были только по воскресеньям. Единственный «приемный день», как выражалась ее мать.

Зоя вспомнила, как были привязаны друг к другу Уильям и Джин. Джин умерла через год или два после смерти отца Зои, и какое-то время девочка с детской логикой рассчитывала, что Уильям и мать поженятся.

— Садись, садись. В ногах правды нет, — сказал Уильям Франсуа, который стоял у окна и смотрел на улицу, ища возможность снять эффектный кадр.

Уильям прошел на кухню и загремел там ложками. Зоя подошла к Франсуа сзади, погладила по голове и села напротив. Их глаза встретились. Он приподнял бровь и лукаво подмигнул. Тут же появился Уильям.

— Когда я жду гостей, то люблю, чтобы все было с пылу с жару. Сахар и молоко, Франсуа? Если память мне не изменяет, Зоя пьет без сахара.

— Нет, — улыбнулся Франсуа. — И да.

— Да ты шутник! — фыркнул Уильям. — Ну, значит, поладим.

Поглядывая на дядю, Зоя нашла, что за эти годы он почти не изменился. Такие люди до самой смерти остаются «мужчинами средних лет». А ведь этому худому, жилистому человеку с подвижным лицом и веселыми морщинками у рта было около шестидесяти. Его густые волосы были совершенно седыми, но лохматые брови оставались черными.

— И что она тебе про меня рассказала? — спросил Уильям Франсуа. — Паршивая овца в семье, верно?

— Вовсе нет.

— Шучу! До паршивой овцы у меня нос не дорос. Обычный работяга. Поэтому и отношусь к бедным родственникам. Видишь ли, Франсуа, есть богатые Пичи и бедные Пичи. — Зоя и Франсуа засмеялись. — Но зато у всех нас золотое сердце. — Уильям расхохотался, довольный своей шуткой, и сунул тарелку под нос Франсуа. — Давай, налегай на лепешки! Я сам их испек.

Франсуа послушался. Тем временем Уильям разливал чай. Чай был хороший. Ароматный и крепкий.

Зоя успокоилась. Ее волновало, как дядя отнесется к неожиданному визиту племянницы. Она и так ждала сложностей, а присутствие незваного Франсуа могло подлить масла в огонь. Но теперь она поняла, что беспокоилась напрасно. Уильям был явно рад ей и болтал бы часами, с удовольствием заполняя неловкие паузы, если бы они возникли. А Франсуа при всей его замкнутости и критичности поладил бы с кем угодно, лишь бы человек ему понравился.

Она пыталась представить себе реакцию Чарльза, окажись он в подобной ситуации. Скорее всего, тот сохранил бы внешнюю вежливость, но в машине уж постарался отвести душу.

— Знаешь, — задумчиво сказал Уильям, — когда люди собираются жениться, с ними начинают происходить странные вещи. Им непременно хочется докопаться до корней и поболтать о старых временах. Разве ты приехала не за этим, детка? — спросил он Зою.

— Пожалуй, да.

Она улыбалась, а сама мысленно вспоминала сад Чарльза и серьезность руководивших ею мотивов.

Уильям наклонился к Франсуа и тоном заговорщика прошептал:

— Знаешь, она непростая штучка, наша Зоя. Тебе придется держать ухо востро.

Франсуа красноречиво приподнял бровь, требуя продолжения.

— Зоя — вылитый ее отец, мой брат, — сказал Уильям. — Он тоже был ох как непрост! И расколоть его мало кто смог бы, потому как он был себе на уме. — Он протянул Рожье тарелочку с бисквитом и нахмурился. — И решителен. Если ему что втемяшилось в башку, нипочем не переспоришь. Вот поэтому он и сумел сколотить себе капиталец.

— Вы и сами человек решительный, — заметил Франсуа, разламывая бисквит на две равных части.

— О нет! — отрекся Уильям. — Я лопух. А Зоин отец обладал нюхом. Он был дока. Единственный в своем роде.

Он встал, бумажной салфеткой смахнул с брюк крошки, подошел к маленькому секретеру и снял стоявшую наверху коробку.

— Гляньте-ка. Я тут собрал семейные фотографии. Тебе будет интересно.

Коробка была большая, оклеенная золотой фольгой и перевязанная коричневой шелковой лентой. Зоя вспомнила, что такими коробками в их семье обменивались на Рождество. В коробках лежали шоколадки, чтобы утолять голод в перерывах между обеденной индейкой и пирогом со свининой, подававшимся на ужин.