Татьяна Герцик - Любовь за вредность

— Больно не будет! И я буду рядом!

С недоверчивой гримасой я посмотрела на него. Хорошо говорить, но ему бы хоть ничтожную часть этой боли…

Он потянулся ко мне с пьяным выражением глаз, но я отшатнулась и ультимативно заявила:

— И никакого секса за это время!

Замерев на полпути, он скривился, но руки опустил. Я поднялась и холодно заявила:

— Ну, раз мы до чего-то договорились, я пойду.

Поняв, что все время лечения плохо будет не только мне одной, он покорно побрел за мной к выходу.

Подав мне куртку, мрачно заявил:

— Как ты любишь испытания разного рода!

Считая, что должна же в мире быть справедливость, я откровенно подтвердила:

— Да, страдать будем вместе!

Он хотел спуститься со мной, чтобы довезти меня до дома, но я отказалась:

— Я сейчас пойду к Иринке, она живет рядом. И не надо меня провожать — я хочу спокойно пройтись и все обдумать.

Он был вынужден меня отпустить, и я в самом деле пошла к Ирине.

Она была дома и привычно хлопотала на кухне. Мне обрадовалась, хотя я и появилась у нее без предупреждения. Я ожидала увидеть Алексея, но его не оказалось. Иринка немного смущенно пояснила:

— Понимаешь, мы договорились продлить период ухаживания. А вместе жить только после свадьбы. Он приходит ко мне, даже ночует иногда, но все-таки живет дома.

Меня позабавила романтичность подруги, и я ей даже слегка позавидовала. Мне бы так… Она усадила меня за стол и стала потчевать печеньем собственного приготовления. Я съела пару штучек, было очень вкусно. Она обрадовалась похвале, но рецепт предлагать не стала — все равно я никогда ничего не пеку. Болтая со мной, она то и дело поглядывала на часы, и я догадалась, что вот-вот должен появиться Алексей. Чтобы не встречаться с ним, стала прощаться. Бедная Иринка разрывалась между желанием встретить жениха в одиночестве и привычкой поболтать со мной досыта. Но я оделась и ушла, прекратив ее метания.

На следующий день Евгений договорился о моем лечении с ведущим профессором в этой области, и я пошла по мукам. Прежде чем попасть на прием, пришлось сделать уйму анализов. Не доверяющий мне Евгений лично сопровождал меня везде, не позволяя увильнуть.

Медсестры, привыкшие к нормальным пациенткам, не могли понять, почему я охаю и хватаюсь за живот, а одна из них, особо болезненно ткнувшая меня, даже заносчиво сказала:

— Еще никто не жаловался!

На что я с такой ненавистью посмотрела на нее, что она отшатнулась.

Мне очень хотелось сказать им, что я о них думаю, но приходилось терпеть, поскольку, начав, я не смогла бы остановиться. А базарные разборки устраивать я не могу. Противно. За компанию я ненавидела и того, кто заставил меня пойти на все это, но Евгений демонстрировал такую толстокожесть, что пробиться сквозь нее мне не удавалось. Его доброжелательность и благодушие меня донельзя раздражали. Мне стало немного полегче лишь после того, как, выйдя к нему после очередной пытки в красных пятнах и со слезами на глазах, я заметила болезненное подергивание в уголке его губ и страдальческое выражение покрасневших глаз.

Наконец подошло время визита к профессору. К своему удивлению, им оказался один из тех врачей, что пытался лечить меня много лет назад. Он меня тоже узнал и, покачивая головой, проговорил:

— Помню, помню, очень, очень терпеливая девочка… Но тогда у нас ничего не получилось. Решили попробовать еще раз?

Ха, решила! Да будь моя воля, я бы их всех за километр обходила. Евгений, сидевший рядом со мной, сразу сообразил, о чем я думаю, сделал невинное лицо, и мне захотелось стукнуть его по носу.

Профессор увел меня на осмотр в смежную комнату. Смотрел он очень мягко, но мне все равно было больно. Покачав головой, он выпустил меня обратно, снял перчатки, вымыл руки и вышел за мной. Сел за стол, внимательно просмотрел анализы и неопределенно покряхтел. Я почувствовала, как рядом со мной напрягся Евгений. Наконец профессор поднял голову и произнес:

— Трудный, очень трудный случай. Но попробовать можно…

Я немедля встряла в его монолог:

— А сколько процентов успеха, профессор?

Он пожевал губами, что-то прикинул и выдал:

— Процентов пятьдесят. Но и это хорошо. Раньше, когда не было теперешних возможностей, шансы вовсе отсутствовали.

Евгений настойчиво сжал мне руку, заставляя делать то, что мне вовсе не хотелось, и я дрогнувшим голосом спросила:

— А это очень больно?

Профессор пояснил:

— Совсем не больно. Операция делается под наркозом, так что боль будет потом, после. Но небольшая. Вот в сексе, естественно, придется сделать перерыв. Вы ведь ведете нормальную половую жизнь? — И посмотрел на моего спутника.

Евгений осклабился, но нашей тайны не выдал.

— Конечно.

— Это хорошо, — кивнул профессор и пустился в такие рассуждения с заумными медицинскими терминами, что я тут же отключилась.

В общем, эндоскопическую операцию назначили через неделю. Профессор решил делать ее сам, хотя оперировал только больших шишек. Но моя история его чем-то зацепила, и он решил мне помочь.

Предупредив директора и подчиненных, что меня не будет где-то около недели, я приготовилась к нелегкому испытанию. Словам профессора о безболезненной операции не поверила, не столь уж я наивна. На всякий случай сбегала в соседнюю церковь, поставила свечку Пресвятой Богородице — вдруг поможет? В моем положении не стоит пренебрегать чудесами…

Утром за мной заехал напряженный Евгений, и через двадцать минут я была в приемном покое. Здесь моего спутника отсеяли за непригодностью, и он растерянно смотрел мне вслед, пока я не скрылась в палате. Там меня переодели в грубую серую рубаху, едва прикрывающую бедра. Пара строгих медсестер с похоронным видом провела меня по бесконечным коридорам в предоперационную, придерживая под локти с двух сторон. Явно для того, чтобы я не сбежала; видимо, были прецеденты.

Профессор придирчиво меня оглядел и строго указал медсестрам:

— А где бахилы?

С меня сняли мои домашние, греющие не только ноги, но и душу, мягкие тапки и взамен завязали белые длинные носки. По скользкому полу я с трудом прокатилась до высоченного операционного стола с подставленной лесенкой. Сверкая ягодицами, взобралась по ней в окружении то ли четырех, то ли пяти мужиков в белых халатах. В голове сердито мелькнуло — и к чему их столько? Но возмутиться как следует не успела: мне на лицо положили маску, и все удаляющийся голос стал размеренно считать: раз, два, три…

Проснулась я в палате. Рядом сидел обеспокоенный Евгений и смотрел на меня со смесью нежности и тревоги. Во мне немедля вспыхнуло чувство возмездия. Ну почему я должна страдать, чтобы потрафить самолюбию этого индюка? У него исказилось лицо, но он широко мне улыбнулся.