Джудит Крэнц - Я покорю Манхэттен

Сара Эмбервилл не подозревала об истинном отношении Каттера к брату, не догадывалась о том, что в глазах младшего старший казался до отвращения всемогущим: это было презрение, смешанное с беспочвенным страхом. Подобно ужасающему шквалу, грозящему разрушить все на своем пути. Зэкари врывался время от времени в их сонное царство, взрывая тишину раскатами громоподобного смеха, пугая домашних своими неотесанными манерами и тем не менее всякий раз целиком поглощая внимание отца с матерью. Каттеру было ясно, что их гордость сыном, ставшим почти чужим, его громкоголосым, нахальным и наглым братцем, покинувшим отчий дом, когда младшему исполнилось пять, совершенно не оставляла в головах родителей места, чтобы помнить, что он, Каттер, тоже существует на этом свете, не говоря уже о том, чтобы поинтересоваться его жизнью.

С горечью возвращался он снова и снова к воспоминаниям детства, перебирая их словно четки. Вот ему восемь, и он играет главную роль в школьном спектакле, а его родители не нашли ничего лучшего, кроме как говорить о старшем брате, ушедшем воевать. Все четыре последующих года, как бы популярен он ни был в школе, какие бы успехи ни одерживал в спорте, став чемпионом Массачусетса по теннису среди мальчиков, родители думали не о нем, а только о Зэкари, каждую минуту ожидая от того весточки с фронта. Еще бы, он был героем войны, летчиком-истребителем! Ну а после войны разве мать наконец-то обратилась к нему? Ничуть не бывало! Да и что мог он, подросток, принести домой такого, что могло бы сравниться с письмом Зэкари, где тот расписывал какой-то журнал, который задумал издавать в своем Нью-Йорке? Или с номером самого этого журнала?

Каттер Эмбервилл настолько прочно уверовал, что старший брат урвал все блага жизни, в то время как ему самому не досталось ничего стоящего, что сделался скрытным и ожесточился, не давая родителям никакой возможности участвовать в его жизни. Мрачная всемогущая тень старшего брата, считал Каттер, навсегда заслонила от него принадлежавшие ему по праву любовь и преданность отца с матерью. Младший в семье, он оказался где-то на обочине родительского внимания, а щедрость старшего брата воспринималась им как кости, которые бросают собаке в виде подачки. Чем больше Зэкари давал Каттеру, тем больше он оставался ему должен. А чем больше оставался должен, тем больше его ненавидел – страстной постоянной ненавистью, гораздо более глубокой, чем любовь, которую ему когда-либо доведется испытать в жизни, той ненавистью, которую способна породить лишь ранняя невысказанная ревность родных братьев.

В Андовере Каттер не слишком распространялся насчет своей семьи. Не рассказывать же ему в самом деле, что за его учебу платили мать, вынужденная наняться на работу, и брат, издающий журнал, название которого стыдно даже произнести. Всю свою энергию он направлял на то, чтобы стать самым популярным в своей школе, и оружием, которое он для этого избрал, была лесть. Каттер вырабатывал в себе способность задавать вопросы с тонким намеком – ответы на них обычно выставляли других ребят в самом лучшем свете. В возрасте, когда остальные только и делали, что безудержно хвастались, он овладел искусством слушать и восхищаться. Его учителем являлся тот самый червь, что сидел у него в сердце. Его успехи в спорте впечатляли, в учебе же он намеренно старался не выделяться. Весьма быстро Каттер сумел стать законченным льстецом, водившим дружбу лишь с теми мальчиками, чьи родители были не только богаты, но и могущественны. Его внешность располагала к себе, привлекая сочетанием несомненной природной красоты и силы. Аккуратная стрижка, гордо посаженная голова, голубые глаза с выражением прямоты и искренности, способные выдерживать любой взгляд, казавшаяся естественной чарующая улыбка, которой он приучил себя пользоваться не слишком часто…

Зэкари гордился серьезным и привлекательным подростком, хотя в те нечастые разы, когда они бывали вместе, У них находилось на редкость мало тем для разговора: чем дальше, тем все чаще младший брат стремился проводить уик-энды и каникулы вне дома, у очередного знакомого, где молодой Каттер Эмбервилл считался желанным гостем.

Однажды в понедельник, осенью 1948 года, Натан Лендауэр-младший зашел в контору, которую снимал Зэкари, с видом опасливой радости и глубочайшего смущения на приятном лице.

– Зэк, я встретил девушку, – пробормотал он. – На футбольном матче. С ней был один парень, который знает твою семью в Андовере. У нее с ним ничего вроде не было – и я предложил ему проваливать.

– В Нью-Йорке миллион девушек, и ты встречался не меньше чем с половиной из них… Ну и что ты нашел особенного в этой? – небрежно спросил Зэкари, задрав ноги на стол.

– Все. Она не как другие. Я даже сказал ей название нашего журнала. Настоящее.

– И она что, не покатилась со смеху, а ты не умер со стыда?

– Не совсем. Она сказала, что все это очень интересно. И не просто интересно, но странно, учитывая, что я издатель «Индустрии одежды», ты редактор, а мы с ней до сих пор ни разу не встретились. Ты специально мешал нам познакомиться, так она говорит. Это правда, Зэк? Почему ты не подумал представить нас друг другу?

– Представить?

– Ну да, Минни.

– Минни? Какой еще Минни?

– Твоей сестре. Самой прекрасной, самой обожаемой… самой… Ты даже не рассказывал мне о ее существовании! А еще называется лучший друг.

– Да мне и в голову не приходило. Она же еще ребенок, подумаешь, всего восемнадцать. А ты известный похабник, вы, моряки, все такие, вам бы только с кем-нибудь переспать – и все дела.

– Но я же экс-моряк, и старые штучки больше не по мне. Я давно исправился. Послушай, Зэк, хочешь – выкупай мою половину «Индустрии». Я ее тебе отдаю.

– Ты что, спятил? С чего это ты вдруг? Мы же делаем приличные деньги – реклама, подписка, и потом выпуск почти ничего нам не стоит.

– Да, знаю. Но я не верю, что можно делать хороший семейный бизнес… так недолго и друга потерять.

– «Семейный», говоришь? Стоп! Тебе не кажется, что ты решаешь за нее? Минни-то сама что говорит?

– После матча мы немного посидели вместе, выпили. Потом пообедали. За обедом и решили, что поженимся. Так что через две недели ты мой зять!

Двадцатипятилетний Натан-младший, готовясь вступить во взрослую жизнь, впервые выглядел на все свои двадцать пять.

– Господи, да у вас это серьезно, матрос Лендауэр?

– Есть вещи, которыми не шутят. И я, и Минни, мы оба сразу поняли друг про друга все. Можешь не сомневаться. Мне в таких делах опыта не занимать.

– Да, это уж точно. Вы прямо созданы друг для друга. Ты со своим опытом, а она – без всякого. – Зэкари встал и крепко обнял бывшего партнера. – Сколько ты хочешь за свою половину?