Елена Рахманова - Цап-царап, моя радость

Во-первых, Алла отличалась врожденной безграмотностью. Сейчас этим, конечно, никого не удивишь, но среди редакционных и телевизионных работников еще доживали свой век те, кто не забыл азов орфографии и пунктуации в русском языке и умел правильно подставлять слова друг к другу.

Следовало, впрочем, отметить, что Аллу отличала буйная фантазия. Однако полное незнание зарубежной и отечественной истории – а девушка тяготела к историческим мелодрамам – делало ее произведения неудобоваримыми без серьезной редакционной доработки. Ну кому понравятся средневековые замки в Соединенных Штатах Америки или Григорий Распутин при дворе Екатерины Bеликой! Даже если добрая половина зрителей и не заметила бы исторических несоответствий, все равно было как-то неэтично ориентироваться на интеллектуальный уровень последних. К тому же существовало множество кандидатов и докторов этих самых исторических наук и просто образованных людей, которые тут же обрушили бы на редакции лавину гневных писем. А это надо? В этом-то заключалась суть второго но.

Естественно, первые два препятствия не являются в наше время такими уж непреодолимыми, если бы не существовало третьего но. Алле банально «не свезло» войти в число тех баловней фортуны, что подвизались на тучной сериально-телевизионной ниве. А тут уж, как говорится, помочь ничем было нельзя.

Однако судьба ей все-таки улыбнулась: как-то на одной из тусовок творческой интеллигенции случай свел ее с Таран-Бороновским. И с этого момента Алла выбрала его в свои духовные наставники. Она свято верила всему, что он изрекает, и обрела счастье, находясь у него на подхвате.

– Эмиль Григорьевич, я тут одну книжечку купила, – затараторила она, чтобы не утруждать своего занятого собеседника длинным разговором. – Там такой сюжет захватывающий, прям с самой первой страницы…

Сценарист тут же раздумал обрывать разговор и класть трубку.

– Да что ты говоришь, Аллочка? И тебе понравилось? – спросил он.

Алла нутром улавливала его предпочтения и чувствовала, что ему может пригодиться. Об этичности некоторых действий своего кумира она не задумывалась. Кумир на то он и кумир, чтобы ему безоговорочно верить.

– Понравилось, даже очень!

Эмиль Григорьевич чуть поморщился от восторженного вскрика в трубке и, с трудом сдерживая нетерпение, произнес:

– Ну что ж, приезжай ко мне, Аллочка, прямо сейчас. Если можешь, конечно, а то у меня больше времени не будет.

Он знал, что на том конце провода Алла Творожок обмерла от нежданно-негаданно свалившегося на нее счастья. И не удивился, когда следующую фразу она произнесла сиплым от перехватившего горло спазма голосом:

– А я вам не помешаю, Эмиль Григорьевич?

– Ну что ты, – добродушно рассмеялся маститый сценарист. – Я сейчас дома один. Мои все на солнышке на берегу Южно-Китайского моря греются.

– А такое разве есть? – удивилась Алла.

– Есть-есть, – рассмеялся Эмиль Григорьевич и спросил: – Знаешь такое государство – Сингапур?

– Вроде слышала, – неуверенно отозвался голос на том конце провода.

– Вот там моя семейка и отдыхает, а заодно местными достопримечательностями любуется. Ясно? А ты не трать лучше время на пустые разговоры и приезжай ко мне, – чуть подстегнул ее сценарист.

– Ой, простите, Эмиль Григорьевич. Я мигом! – воскликнула Алла.

– Ну-ну, не стоит очень уж торопиться. Еще оступишься, ногу подвернешь. А ты же знаешь, как я тебя ценю, – добавил он к вящей радости своей собеседницы. – Что я буду без тебя делать, если окажешься на больничном?

– Хорошо, я осторожненько. Тогда до встречи, да?

– Да, Аллочка, да.

Он повесил трубку, едва сдерживая себя, чтобы не сплясать джигу. Вот она, удача! Уже не раз судьба доводила Эмиля Григорьевича до последней стадии отчаяния, а потом делала заслуженный подарок. Однако полностью полагаться на судьбу было страшновато. Вдруг выйдет осечка? Но на этот раз, слава богу, пронесло.

Он прошествовал в спальню, облачился в вельветовый пиджак с замшевыми заплатами на локтях, который, по уверениям домашних, молодил его и скрадывал объемистый живот, поправил приносящий удачу шейный платок, перед зеркалом пригладил волосы так, чтобы прикрыть намечающуюся лысину. Затем мысленно поблагодарил все свои магические штуковинки за содействие и приготовился ждать вожделенного чуда…

Алла возникла в дверях, вся светясь от чувства своей необходимости великому человеку. И он весьма потрафил ей, демонстрируя свою «великость» неспешностью походки, небрежностью жестов, снисходительностью усмешки.

На ее «здрасте», сказанное на выдохе, Эмиль Григорьевич ответил радушно-добродушно:

– И тебе здравствуй. Проходи, проходи, дорогая Аллочка. Раздевайся и прямо ко мне в кабинет. А я пока кофейку приготовлю.

Алла аж зажмурилась от переполняющих ее чувств. Она и, как у себя дома, не спрашивая дороги пройдет сейчас в кабинет и усядется на велюровый темно-бордовый диван, а сам Эмиль Таран-Бороновский поставит перед ней чашечку с кофе, разрисованную гейшами. Такое уже случалось однажды. В предвосхищении повторения чуда Алла передернула плечами и еле слышно взвизгнула, давая выход избытку эмоций. Затем сняла курточку из блестящего материала, взбила крашеные каштановые волосы, поправила связку бижутерии на груди и тщательно вытерла высокие, с массивными пряжками сапоги. Не снимать же их, когда они так хорошо смотрятся с обтягивающей ее бедра юбкой. После того как однажды Эмиль Григорьевич похлопал ее по колену, Алла предпочитала короткие юбки любым брюкам…

– Вот, моя дорогая Аллочка, кофеек, вот пирожные, – сообщил Эмиль Григорьевич, ставя перед ней знакомую красивую чашку с блюдцем и упаковку эклеров, до которых еще с юности был большой охотник.

Он открыл прозрачную пластиковую коробку и первым взял чашку. С замирающим сердцем Алла последовала его примеру. И потекло мирное, неспешное кофепитие, хотя у Эмиля Григорьевича руки чесались от желания поскорее заполучить расхваленную книжку. Сценарист их время от времени нетерпеливо потирал, но продолжал изображать из себя гостеприимного хозяина.

Наконец, когда от шести пирожных осталось два, он произнес:

– Так что же потрясло твое воображение, Аллочка?

– Ой, простите, Эмиль Григорьевич, у вас так хорошо, что я забыла даже, зачем пришла.

Она поспешно облизала большой и указательный пальцы, на которых осталась обсыпка от эклеров, и полезла в сумочку, которую положила на ковер рядом с диваном.

– Вот, смотрите. – Она протянула небольшую пеструю книжечку. На обложке значилось: «Эвангелина Ковальска. „Он пришел к ней во сне“».

– Эвангелина Ковальска… Что-то слышу впервые, – задумчиво произнес Эмиль Григорьевич, беря в руки роман. – Кто она такая, не знаешь? – обратился он к собеседнице.