Елена Рахманова - Клин клином

– В том-то и дело, что не могу, – вздохнул Филипп. – Я слово дал.

– Кому?

– Юльке. Кому же еще?

– Неужто прознала про натурщицу?

Филипп нехотя кивнул и поморщился:

– Так что я теперь блюду верность жене. Во всяком случае, уж этим летом точно.

Владимир хмыкнул:

– Что же получается? Мне за всех отдуваться, что ли? А если я примитивно не хочу, тогда что? Предположим, не нравится она мне.

– Стерпится – слюбится, – брякнул Богдан и сам понял, что сказал что-то не то.

– Это ты малость, Богдаша, поторопился, – заметил Филипп. – Пока речь может идти только о дружеской симпатии и взаимной душевной расположенности. Тут только Володьке карты в руки.

– Ну почему именно мне?

– Она на тебя даже глаз поднять не рискует, вся так и вибрирует, когда ты рот раскрываешь. А это кое-что да значит, – вывел заключение Филипп.

– Ничего это не значит, – раздраженно возразил Владимир. – Скорее всего, она просто боится, что я расскажу… – Он осекся и замолчал с подчеркнуто отсутствующим видом.

Но друзей было не провести.

– О чем расскажешь? – требовательно спросили оба в один голос.

Владимир вздохнул, поняв, что признания не избежать.

– Как мы впервые с ней встретились…

– Богдаша, ты, часом, писать не умеешь? – спросил Филипп, задумчиво оглаживая бородку, когда их приятель замолчал.

– Умею, естественно. Как все. А что?

– Нет, не как все, а как те, что сценарии для сериалов кропают. Это ж какой сюжет пропадает! – Филипп возвел глаза к потолку. – Просыпается наш герой утром, а в постели с ним – блондинка. Вроде бы ничего удивительного. Только она вдруг лепечет: «Ой, кто вы такой, я вас знать не знаю» – и вся трепещет в испуге. А он так недоуменно: «Простите, как вы тут оказались?» Круто замешано.

– Что я в вас обоих особенно не терплю, так это полное отсутствие такта, – проворчал Владимир. – Сколько раз зарекался с вами откровенничать.

Филипп недоуменно поднял брови:

– Да брось ты, Володька, мы сама деликатность. Представь только, если бы на нашем месте оказался кто-нибудь другой. Васька Тихомиров из художественных мастерских Театра оперетты, к примеру.

Богдан же сделал виноватое лицо:

– Неужели обиделся? Мы ж любя.

– Во-во, вашей любви мне только не хватало!

– А что, в духе времени, – заметил Филипп и поспешно добавил, увидев, что их друг готов взорваться: – Но… но мы все трое сторонники традиционной ориентации.

Однако твои шансы в этой авантюре предпочтительнее наших.

– Ага, – кивнул Богдан. – Ну какой из меня обольститель, сам посуди? Тут особое обхождение требуется, слова покрасивше…

– Покрасивее, – поправил его Филипп.

– Во, и я об энтом самом, – ответил Богдан, скорчив дурашливую гримасу.

Владимир для виду еще поотнекивался какое-то время, даже изобразил, что сердится. Однако в глубине души затея ему неожиданно понравилась. Очень уж хотелось поставить на место девицу, которая, ничего не смысля в живописи, взялась его поучать.

– Ну и как вы себе представляете это самое охмурение? – как бы нехотя сдаваясь на их уговоры, спросил он наконец.

Филипп какое-то время красиво водил в воздухе своей тщательно причесанной головой и помахивал руками, вроде как дирижируя:

– Как-нибудь эдак… чтобы она почувствовала себя неземным созданием. Объектом рыцарского обожания, скажем…

– Это ты загнул, Коржик. Может, мне еще и белым жеребцом обзавестись? – Владимир недовольно хмыкнул. – Буду в обнимку с лютней романсы под ее окнами распевать. Только, учтите, с моим слухом вы первые взмолитесь, чтобы я заткнулся.

– Тогда тебе надо узнать, чем она занимается, и проявить к этому интерес. Женщины, они страсть как любят сеять разумное, доброе, вечное среди нас, неотесанных мужиков! – воскликнул Богдан.

– Наша Надежда – кандидат наук, – как бы между прочим сообщил Владимир.

– Каких?

– Выражаясь интеллигентно, хрен его знает. Может, каких-нибудь металлургических или нефтехимических.

– Ну нет, господа, такая девушка, как наша хозяйка, или филолог, или искусствовед, – произнес Филипп, глядя в потолок, где прямо над ними находилась комната Надежды.

– Если искусствовед, то препоганый, скажу я вам. Ни черта в живописи не смыслит, – презрительно скривился Владимир.

Филипп тут же заинтересованно уставился на него:

– И когда, позволь узнать, ты успел это выяснить? Опять ты, Володька, что-то недоговариваешь.

– Да тут и говорить-то не о чем, – буркнул он. – Ей, да будет вам известно, вид из моего окна не понравился. Я о пейзаже говорю. С ее точки зрения, надо каждую травинку выписывать, чтобы все как настоящее было.

– Замечательно! Вот ты ее и просветишь насчет изобразительного искусства! – воскликнул Филипп. – А там она проникнется к тебе, читай – к нам, почтением и поймет, что этот дом нам нужен больше, чем ей. Как натура возвышенная, она обязательно…

– Коржик, кончай трепаться. Сейчас все возвышенные натуры считать умеют, – осадил его Владимир. – Но раз пока ничего иного на ум не приходит, будем просвещать и охмурять. – Он вздохнул. – Может, дельце выгорит не так, так эдак.

В своей тетке на портрете Надежда неожиданно обрела наперсницу, которой можно довериться во всем или просто поболтать с ней от нечего делать. Возможно, это шло от внутреннего одиночества, а возможно, от избытка переполняющих ее чувств, порожденных как прошлыми, так и нынешними обстоятельствами.

Троица молодых людей внизу просто не могла не тревожить девушку. Вроде бы выглядели прилично и вели себя соответственно. Но если бы все бандиты с ходу заявляли, что у них на уме, тогда не было бы большинства преступлений. На всякий случай Надежда еще утром решила запирать дверь своей комнаты на все имеющиеся замки и засовы, ставить перед ней стул, а на него оцинкованное гремучее ведро, которое тайком принесла из сарая. Если решат проникнуть к ней в комнату, она обязательно услышит, проснется и схватит огромный молоток, который теперь обосновался на стуле возле кровати.

Что для злодеяния не обязательно ждать ночи, ей в голову как-то не приходило. Наверное, к счастью. Что ни говори, а каждый судит о людях преимущественно по себе…

Слегка захмелевшая и порядком уставшая, Надежда разделась и легла в постель. Она попыталась было упорядочить в голове сумбурные, отрывочные впечатления сегодняшнего дня, но поняла, что только впустую потратит время. Поэтому взбила подушки в белоснежных наволочках с прошвами, поудобнее устроилась на пуховой перине и закрыла глаза.

Сон пришел почти сразу, а вместе с ним и странные видения, но то, что они странные, она поняла, уже проснувшись. А так нереальный, заливающий все вокруг ровный серовато-голубой свет казался вполне естественным, как и незнакомая обстановка знакомых комнат, с образами в углах и горящими перед ними лампадками, с деревянной струганой мебелью, с расписанным цветами темно-зеленым сундуком, окованным металлическими полосами.