Елена Рахманова - Клин клином

– Вот, смотрите.

И Надежда стала смотреть на подернутые словно туманом изображения женщин и мужчин в старомодной одежде. Все они чем-то неуловимо напоминали портрет на стене в ее комнате. Блеклые краски, поворот фигуры в три четверти, устремленный на зрителя задумчивый взгляд миндалевидных темных глаз. Но затем дело пошло веселее, их сменили красавицы и видные собой мужчины, на туалетах которых можно было разглядеть и золотое шитье, и кружева, а в прическах, на шее и руках – обалденные драгоценности. Бриллианты сверкали, шелк переливался, страусовые перья и горностаевый мех были как настоящие.

– Как красиво, – зачарованно произнесла девушка. – Эти иллюстрации мне нравятся больше, чем предыдущие.

Владимир заметно погрустнел. Но, как известно, взялся за гуж, не говори, что не дюж. И он поначалу нехотя, но потом все больше воодушевляясь, стал говорить о художественном мастерстве, о внутренней наполненности образов, о портрете-фотографии, о портрете-характере, о портрете-биографии…

– Что лучше? – спросила его Надежда, когда он на миг остановился, чтобы перевести дух. Прежде она воспринимала исключительно сюжетную сторону произведения по принципу «похоже – не похоже», а теперь словно стала прозревать. Это было так удивительно, так захватывающе.

– Вряд ли кто возьмется ответить на этот вопрос однозначно, – усмехнулся Владимир. – Везде есть свои плюсы и минусы. Надо только уметь видеть и анализировать увиденное.

– А если я ошибусь?

– Вам, Наденька, простительно. Вы же не эксперт, не искусствовед… Да, кстати, а кто вы по специальности? – неожиданно спросил Владимир.

– Экономист, – ответила Надежда.

Он посмотрел на нее с прищуром и задумчиво протянул:

– Это осложняет дело…

– Вы считаете, что экономисту труднее разобраться в искусстве, чем какому-то другому специалисту? – огорчилась Надежда.

Ей понравилось сидеть рядом с молодым человеком и слушать, как он рассуждает о том, что ему близко и хорошо понятно. Даже в непривычном запахе красок, витающем в комнате, она уже находила нечто приятное.

– Да что ты, Наденька! Вовсе нет. Ляпнул, так сказать, не подумав. Просто никогда прежде у меня не было знакомой… экономистки, – объяснил Владимир и ненавязчиво вернулся к первым иллюстрациям. Теперь в ход пошли имена, фамилии, даты, колорит, композиция, освещение, мазок, рисунок и прочие искусствоведческие премудрости…

Когда в комнате порядком стемнело, Надежда спохватилась, что засиделась с молодым человеком.

– Спасибо, было очень интересно, но мне пора, – сказала она, поднимаясь.

– Куда пора? – удивился Владимир.

– Ну, уже поздно. И ужин надо готовить. Мы же только перекусили в обед.

– А что у тебя на ужин?

Надежда пожала плечами:

– Сообразить надо. Еще не думала.

– И мы тоже не думали…

Она поняла намек и благосклонно улыбнулась…

Богдан хлопнул его по плечу:

– Ну, Володька, ты даешь! Считай, дом уже у нас в кармане!

– Не торопи события, Богдаша. Сам же слышал: она экономист. К тому же родственные чувства, их тоже со счетов не сбросишь. Как-никак дом любимой тетки, в котором прошли Надюшины детство и отрочество, – возразил Филипп.

– Положим, детство и отрочество ее здесь не проходили, но к тетке Ниле наша хозяюшка действительно была весьма привязана, – подал голос Владимир. – А душевная привязанность, скажу я вам, посильнее всяких меркантильных соображений будет. Тем более такая, которую уже ничто не может нарушить.

– Но ты же постараешься? Правда ведь? – спросил Богдан и, не дожидаясь ответа, предложил: – Ну, за успех нашего маленького предприятия! – и наполнил рюмки, которые появились на столе сразу же после ухода Надежды.

Зачем настораживать девушку раньше времени? Вон она вся какая трепетная. Пусть проникнется к ним, таким милым и интеллигентным, доверием и симпатией. Да и какой резон раскрывать карты раньше времени!

– Завсегда пожалуйста, – откликнулся Филипп, потянувшись за своим лафитничком.

Владимир поддержал их начинание молча. Но при этом задумчиво хмурил брови. Ему и хотелось, и не хотелось продолжать ту игру, что они затеяли…

Надежда в задумчивости стояла перед портретом, который для себя по-прежнему называла тети-Нилиным. И туманный, словно клубящийся фон, и приглушенные краски уже не казались ей признаком отсутствия у неизвестного художника должного мастерства. Все было направлено на то, чтобы привлечь внимание к лицу молодой женщины, такой печальной и задумчивой.

– Если бы мне, как в школе, задали сочинение по картине, что бы я написала? – спросила себя Надежда и тут же ответила: – Раньше ничего, только перечислила бы, во что одета девушка и что держит в руках. А сейчас я вижу, что она любила и страдала, и, скорее всего, ей было не с кем поделиться своими переживаниями. И все это я поняла благодаря Вовану… Тьфу, как не идет ему это имя! Больше никогда не назову его так.

Кем же был этот К. С., чьи инициалы значились на медальоне? Надежда упорно отказывалась считать, что они могут принадлежать женщине с полуувядшей розой. Уж очень сроднилась она с портретом, считая его изображением любимой тети, чтобы в одночасье отказаться от всего. Пусть хоть имя неизвестной будет начинаться с тех же букв, что ее и тетино. Да и неизвестной ли? Тетя Нила вполне могла знать, кто изображен на портрете, раз он висел в ее доме. Возможно, даже говорила об этом, только племяннице тогда казалось это неважным. А теперь за разъяснениями обратиться было и не к кому.

Так всегда случается: что имеем, не храним… В данном случае – не запоминаем, оставляем на потом. Полагаем, что близкие люди всегда будут рядом, только позови. Ан нет…

Когда Надежда легла в постель, застолье внизу продолжалось. Она слышала тихое звяканье посуды, приглушенные голоса, порой смех, но слов не различала. Потом отвлеклась от них и стала привычно смотреть на портрет. Ночь была темная, мрачноватая, по небу бежали тучи, то и дело закрывая луну. От этого по изображению скользили тени, и казалось, что лицо женщины меняется, оживает. На какой-то миг Надежде даже почудилось, что она моргнула.

– Тьфу, тьфу, тьфу, – сплюнула девушка через левое плечо. – И привидится же такое. Лучше закрыть глаза…

Проснулась она с ощущением, что что-то непременно должна сделать. Умыться, позавтракать, попросить Володю рассказать еще что-нибудь про искусство… Все верно, но не то. Наконец ее осенило: зеленый расписной сундук с коваными петлями! Проснувшись вчера поутру, она точно вспомнила, что где-то уже видела его, причем наяву. Но день выдался такой суетный, наполненный разными событиями, что она про сундук забыла напрочь. А теперь вдруг вспомнила.