Лорен Оливер - Delirium/Делириум

Однако Алекс, очевидно, умирать не собирается. Он находит самый узкий проулок, ныряет в него, и те два автомобиля, пытаясь затормозить, на полном ходу врезаются друг в друга; они блокируют въезд в проулок, так что теперь сюда при всём желании ни одна машина не всунется. Завывают клаксоны, в воздухе стоит резкая вонь палёной резины, от дыма у меня слезятся глаза. Но вот мы снова вырываемся на простор и гоним по широкому проспекту Франклина.

Вдали завывает ещё больше сирен: подкрепления на подходе.

Но перед нами уже разворачивается бухта Бэк Коув — тихая, серая и плоская, как стекло. Края небосвода уже тлеют розовым и жёлтым. Алекс сворачивает на Марджинел Уэй; нас начинает трясти по выбоинам разбитой мостовой, и каждый раз, когда мы влетаем в очередную яму, мой желудок прыгает вверх-вниз, а зубы едва не прикусывают язык. Мы всё ближе к границе. Сирены приближаются, их вой похож на гул растревоженного роя шершней. Только бы нам добраться до границы прежде, чем подъедут автомобили подкрепления... Только бы нам как-то проскочить сквозь заставы... Только бы нам перелезть через заграждение...

И тут, словно огромное насекомое, над нашими головами взмывает вертолёт — винты с оглушительным грохотом рвут воздух в клочья, прожектора исчёркивают тёмную дорогу зигзагами света.

Сверху обрушивается громоподобный голос:

— Приказываю вам именем правительства Соединённых Штатов Америки: остановиться и немедленно сдаться!

Справа от нас видна полоска выжженной солнцем травы: мы уже на берегу Бэк Коув. Алекс рвёт мотоцикл с дороги на траву, и мы наполовину едем, наполовину скользим по откосу вниз, в плавни, срезая путь до границы. Грязь летит фонтаном, залепляя мне глаза, рот и нос, и я кашляю в выгнутую дугой спину Алекса. Над горизонтом уже вырос полукруг солнца, похожий на огромный полуоткрытый глаз.

Справа от нас темнеет мост Тьюки, в утренних сумерках напоминающий чей-то громадный скелет. Прямо перед нами — цепочка огней на пограничных заставах. Даже с такого расстояния они кажутся гирляндой китайских фонариков — весёлых, лёгких и хрупких. За ними — заграждение, а дальше — лес, безопасность. Так близко. Только бы нам успеть!..

Слышен треск, и в темноте вспыхивает разрыв; грязь дугой взлетает в воздух. Это стреляют с вертолёта. Вот ещё один разрыв, и ещё...

— Остановиться, сойти с мотоцикла и положить руки за голову!

На дороге, огибающей Бэк Коув, появляется несколько патрульных автомобилей, за ними скрипят тормозами другие; из машин на траву высыпают полицейские — их сотни; такого количества я никогда раньше не видела. Тёмные, страшные, они похожи не на людей, а на стаю огромных тараканов.

Но мы продолжаем мчаться по узкой полосе травы, отделяющей воду от старой, разбитой дороги и пограничных застав, петляем по зарослям кустарника — с такой скоростью, что ветки обжигают меня, словно плети.

И тут Алекс останавливается на полном ходу, я ударяюсь о его спину и прикусываю язык — чувствую во рту вкус крови. Над нами грохочет вертолёт, его прожектор шарит по земле, нащупывает нас, и теперь мы прочно схвачены его лучом. Алекс поднимает руки над головой и слезает с мотоцикла, потом поворачивается ко мне лицом. В ярком белом свете его лицо жёстко и бесстрастно, будто высечено из камня.

— Что ты делаешь?! У нас ещё может получиться! — ору я, перекрывая грохот винтов и крики людей, и вой сирен, и непрекращающийся, нарастающий плеск волн — идёт прилив, — как всегда, в вечном круговращении, рождающем и уносящем, всё превращающем в пыль.

— Слушай меня внимательно. — Алекс вроде бы даже и не кричит, но я отчётливо слышу каждое его слово; и хотя на самом деле он стоит, подняв над головой руки, он как будто говорит прямо мне в ухо: — Когда я скажу тебе двигать, ты должна двигать, поняла? Тебе придётся вести эту штуковину.

— Что? Я не...

— Гражданка номер 914-238-619-3216! Немедленно сойдите с мотоцикла и поднимите руки! В противном случае мы открываем огонь!

— Лина! — говорит он так, что я сразу замолкаю. — Ограда под напряжением. Они пустили по ней ток.

— С чего ты взял?

— Молчи и слушай! — В голосе Алекса явственно слышно отчаяние. — Когда я скажу двигать, ты двигаешь вперёд. Когда скажу прыгать — ты прыгаешь. Ты успеешь перелезть через ограду, но на это у тебя будет только тридцать секунд, от силы минута, а потом ток восстановится. Так что тебе придётся карабкаться очень быстро, и как только окажешься на той стороне — сразу бросайся в лес. Поняла?

Всё моё тело застывает, словно от мороза.

— Я? А ты?

На лице Алекса не дрогнет ни чёрточка.

— Я за тобой.

— Начинаем отсчёт: десять секунд... девять... восемь...

— Алекс... — Ледяные пальцы страха сдавливают мне горло.

На его лице мелькает улыбка — быстрая, едва заметная, будто мы уже в безопасности, будто он наклонился, всего лишь чтобы смахнуть волосы с моих глаз или чмокнуть в щёку.

— Обещаю — я буду за твоей спиной. — Его лицо снова твердеет. — Но поклянись, что пойдёшь прямо и не оглянешься назад. Ни на секунду не обернёшься. О-кей?

— Шесть... Пять...

— Алекс, я не могу...

— Поклянись мне, Лина!

— Три... два...

— О-кей! — говорю я, едва не поперхнувшись этим словом. В глазах стоят слёзы. Ни одного шанса. У нас нет ни одного шанса. — Я клянусь.

— Один.

В ту же секунду вокруг разверзается ад: вспыхивают разрывы, грохочут выстрелы, свистят пули... Одновременно с этим Алекс кричит: «Двигай!» Я наклоняюсь вперёд и выкручиваю ручку газа — как это делал он. Чувствую, как его руки обхватывают меня в последнюю секунду перед рывком; его объятие так крепко, что если бы я из всей силы не вцепилась в руль, то он бы сорвал меня с мотоцикла.

Кругом огонь, разрывы, выстрелы... Алекс вскрикивает и отпускает правую руку. Бросаю взгляд назад — он прижимает её к груди. Мы несёмся к старой дороге, а на ней уже поджидает целый отряд пограничников, автоматы нацелены прямо на нас. Они что-то вопят, но я не разбираю что: в ушах у меня только шум ветра и гул электрического тока, идущего по ограде — как Алекс и предупреждал. Всё, что я вижу — это Дебри, лес на той стороне, листья, в слабом свете утра едва окрасившиеся зелёным — широкие, надёжные, как рука друга.

Линия пограничников теперь так близко, что я различаю их лица и замечаю, какие они разные: у этого жёлтые зубы, у другого огромная бородавка на носу... Но мы продолжаем нестись вперёд и прорезаем их ряд. Стражи границы разлетаются в стороны, отпрыгивают кто куда: никому неохота попасть под колёса тяжёлого мотоцикла.

Заграждение всё ближе: пятнадцать футов, десять, пять...

«Это конец. Мы погибли».

Из-за спины раздаётся голос Алекса, ясный, сильный и, как ни странно, совершенно спокойный. Я даже не уверена, говорит ли он на самом деле, или это я только воображаю, что он произносит мне прямо в ухо: «Прыгай! Со мной вместе! Давай!»