Елена Арсеньева - Любушка-голубушка

– Пойдем, Люся, – выдавил в эту минуту Виктор дрожащими губами, и Любе стало невыносимо противно, что имя его жены начинается тоже с «Лю», как и ее. Люся – Людмила то есть. Людой он ее не зовет, конечно, боясь обмолвиться. Люся – бр-р… Люся-Муся-Пуся-Дуся… Ну, звал бы тогда Милой, что ли…

А чего он так перепугался? Неужели и в самом деле верит, что она способна свару устроить прилюдно?!

Это оскорбило до глубины души. До того, что Люба даже нож выронила.

– Ой, да идите лучше ко мне, девушка! – раздался методоточивый голос говяжьей Светки. – Ну что вы там застряли? У меня мяско свеженькое, без жилочки без одной, и скидочки, скидки просто невесть какие… Да, я к вам обращаюсь, барышня в сиреневом плаще!

«Барышней в сиреневом плаще» как раз она и была, новая мадам Ермолаева, Любина, так сказать, сменщица.

– Светка, ты офуела? – громко возмутилась Валя. Переманивать вот так откровенно чужих покупателей – это ни в какие ворота не лезло, даже Светка старалась такого себе не позволять. И многим покупателям это не слишком нравилось. Однако, видимо, Люся Ермолаева любила, когда ее ведут, как овцу на веревочке. Повернулась – и прилипла к Светкиному прилавку, будто там медом было намазано. И принялась точно так же в мясе ковыряться, как на Любином прилавке, все переворачивать, а потом руки о простыночку, которая у Светки скатерку заменяла, вытирать.

Она-то отошла, а вот Виктор остался.

Остался и стоял, и на Любу смотрел, а она заново выкладывала на прилавке мясо, наводила порядок, и руки у нее тряслись.

– Носишь камень? – тихо спросил Виктор.

Люба вскинула глаза и встретилась с ним взглядом. И словно ожгло: да ведь он не боялся ее, не боялся скандала, ему стыдно за Любу было… видно, многое прочел на ее лице, может, даже и страстное желание его убить, и Люсю убить…

О господи!

– Ну да, ношу, – сказала она буднично. – Здесь принято украшения на себя навешивать. Кольца, серьги… Ни приодеться же, ни приобуться, сам понимаешь, спецодежда…

– Да, понимаю. Я когда сюда шел, думал, интересно, какая ты стала? Да на самом деле такая же, только грустная очень. Тяжелая работа? Устаешь? Или по детям скучаешь?

– Вот те на! – так и ахнула Люба. – Выходит, ты знал, что я тут работаю? Серьезно, знал?

– Да мне Степа сказал. Мы с ним как-то в пивной встретились, ну и… А то бы не знал, я ж на Средной рынок хожу. Ну как ты вообще? Совсем ужасно здесь? А дети в курсе, где ты трудишься?

– Ничего ужасного, – строптиво передернула плечами Люба. – Все нормально, все про все знают. Ты что, имел в виду, стыдится ли Танька в своем Сиднее, что ее мамаша мясо продает? А Женька – в своей Сасквиханне? Нет, думаю, не стыдятся. В отличие от тебя.

– Не заводись, – спокойно ответил Виктор. – Не заводи себя, вот что. Как дети? Как ты? Как жизнь?

– Да все нормально, – сказала Люба, с наслаждением вслушиваясь в его спокойный голос. Было такое ощущение, что она прислонилась к чему-то необычайно надежному и крепкому. И очень теплому. И стала отогреваться не только телом, но и душой. Боже ты мой, как ей нужно хоть кому-то намекнуть на тот ужас, который вдруг закружился вокруг! И кому же намекнуть, как не отцу ее детей, как не мужчине, которого она всю жизнь любила и по которому тосковала до того, что очертя голову бросилась под первого же попавшегося мужика, а он…

Ладно. Давайте, как говорится, не будем!

– Все нормально, только, ты знаешь, Женька что-то накуролесил в своей личной жизни. Появилась какая-то девица, которая от него якобы беременна…

– Девица? – в ужасе перебил Виктор. – Беременна?! До свадьбы?!

– Ах, батюшки, – усмехнулась Люба. – Какие мы порядочные! А я тоже была беременна до нашей свадьбы, помнишь?

– Да уж помню, – глянул исподлобья Виктор. – Ну и что за девица? Годится нам в снохи?

– Нет, не годится, – решительно мотнула головой Люба. – Я ее застала в постели с парнем, которого она выдавала за своего брата.

«И который был моим любовником…»

Разумеется, эта фраза не прозвучала, но Виктору и предыдущей хватило.

– Это как? – потрясенно спросил он.

– Да вот так. Вот так вот! Появились ни с того ни с сего. Как с печки упали. Сказали, что из Болдина, что девушка беременная… якобы наблюдалась в Диагностическом центре, поселилась на три дня у меня, а потом такой вот пассаж случился. Теперь даже не знаю, что обо всем этом думать.

– Да что думать, скажи, где они в Болдине живут, я поеду и набью морду этому, как его… – раскипятился Виктор.

У Любы почему-то аж в носу защипало, до того она была растрогана такой решимостью.

– Мне надо ехать, это точно, только не морду бить, а попытаться понять, в чем вообще дело. А может, они и в этом меня обманули, может, они вовсе не из Болдина, – задумчиво сказала она. – Но это все, что я про них знаю. И, главное, у Женьки не спросишь, он где-то в горах, там мобильной связи нет.

– Ну что ж, значит, – кивнул Виктор, – мы поедем в Болдино наудачу и будем искать этого, как его там…

– Дениса, – произнесла Люба и постаралась скрыть боль, которую причинило ей само звучание этого имени, само ощущение его на губах. – Погоди, а почему ты сказал – мы поедем?

– Извини, но речь идет о нашем сыне. Женька и мой сын, верно? Поэтому я и сказал – мы поедем. Я вот завтра, к примеру, свободен, у меня отгул. Ты сможешь отпроситься?

– Завтра? – испугалась Люба. – Погоди, я вчера не работала. Книжку оформляла. Наверное, завтра Степа меня не отпустит.

– Отпустит, – раздался вдруг голос Вали, которая, оказывается, все это время не торговала, а внимательно слушала переговоры Любы с бывшим мужем. – Ничего, я ему скажу, что поработаю за тебя. Ты ж за меня торговала, когда я болела? Ну вот и я теперь за тебя поторгую.

– Но как же? – забормотала Люба. – У тебя же и свой товар есть.

– А у меня завтра вообще выходной, – внезапно сказала говяжья Света, перегибаясь через прилавок. – Я могу на твое место встать!

И она подмигнула Любе, которая смотрела на нее во все глаза, внезапно осознав, что Светка нарочно отвлекла Викторову жену и задерживала ее разговорами, чтобы Виктор и Люба могли поговорить. Боже ты мой, а Светка, оказывается, многое знала, понимала и о Любе, и о Викторе… о чем еще?

– Ой, не знаю, – нерешительно бормотала Люба, – не знаю я, что скажет Степа, как он на это посмотрит…

Жуткий вопль донесся со стороны холодильника. А потом понеслась волна такого мата, перемежаемого стонами и охами, что женщины аж присели. И это женщины Старого рынка, которые при случае и сами могли… ого-го!

Выскочил бледный Степа, высоко поднимая окровавленную руку; постоял миг, глядя белыми глазами, хватая ртом воздух, потом захватил руку фартуком и побежал вон, мотаясь от стены к стене. Следом брел зеленоватый Антон, что-то держа на вытянутых руках в салфетке. Все были в шоке, в остолбенении от Степиного крика, не сразу пронесся слух: Степа-де палец отрубил, в медчасть побежал, чтоб перевязали и «Скорую» вызвали, а Антон за ним отрубленный палец понес, на случай если все же пришьют…