Елена Арсеньева - Любушка-голубушка

– Господи, – сказала Люба, ощутив, как ослабели ноги. – Да что же это такое? И в самом деле…

Она осеклась. Хотела сказать, что в самом деле грабят, но раздетый догола грабитель… это как-то не вязалось со стереотипом.

– Ну что? – раздался за спиной громкий шепот, от которого она так и подскочила. – Убедилась?

– Нет, – качнула головой Люба. – Я его лица не видела.

– Да в рыжей куртке он! – возмутился Николаша. – И волосья в узелке!

– Куртка и волосья – это еще не лицо, – упрямо проговорила Люба. – Мало ли что…

– Не понял я, – сердито буркнул Николаша. – Тебе что, непременно разглядеть его нужно, что ли?

– Да.

– А зачем, зачем?!

Люба промолчала и шагнула к подъезду.

– Куда?! – панически вцепился в ее руку Николаша. – Стой! Не ходи туда, пока он там. Погоди, я его сейчас выманю. Погоди… стой тут.

Он снова ринулся к машине, но на сей раз не дергал за дверцу, а пал наземь и ужом скользнул под днище автомобиля. Скорчился там, подтянул ноги, весь как-то ужался, утрясся, усох… И вдруг «Фольксваген» аж затрясся от припадочного воя!

Снова сверкнула балконная дверца, выскочил парень – на сей раз на нем были джинсы, – выставил руку, Любе с перепугу почудилось, что в ней зажат пистолет, но это оказался пульт, вой захлебнулся было, но возобновился, и парень отпрянул обратно в квартиру. Понятно, что он сейчас появится на крыльце.

– Николаша, беги! – крикнула Люба отчаянным шепотом, но бомж не появился из-под машины, которая продолжала неистово верещать. – Беги же! Он сейчас…

Дверь подъезда распахнулась. Парень в рыжей куртке, с небрежно связанным пучком длинных темных волос выскочил, не глядя приткнул под дверь половинку кирпича, которая лежала на крыльце для экстренных случаев – нарочно, чтобы дверь подпирать, – а потом, шлепая незашнурованными кроссовками, спрыгнул с трех ступенек, кинулся к машине, из-под которой колобком выкатился Николаша и понесся со двора.

Парень – за ним.

Люба выждала, пока он скрылся за углом, и кинулась к двери подъезда. Отшвырнула ногой обломок кирпича, дверь закрылась. Бегом на свой третий этаж, ворвалась в приотворенную дверь. Так и знала, что оставят незапертой!

Замерла в прихожей, пытаясь отдышаться.

– Дениска, это ты? – донесся из спальни голос Эльки.

Люба осторожно встала на пороге. Да… живописная картина!

– Нет, Денис занят с машиной, – сказала она будничным голосом, холодно глядя на голую Эльку, уютно свернувшуюся в центре кровати.

– И вот здесь срежьте, – сказала бабуля, брезгливо поджимая и без того тонкие губы, – что это за пленки такие неопрятные? И почему они как-то так отслаиваются? А это что за короста такая?

– Это не просто пленки, а фасции, и ничего они не отслаиваются, они сами по себе такие… слоистые, – зачем-то пояснила Люба, осторожно проводя ножом под фасцией. – А это не короста, это просто кровь запеклась, ну знаете, как на ранке запекается…

– Нет уж, срежьте!

Люба уже наловчилась обрезать мясо тонко, бережно, однако что-то рука дрогнула, и вместе с пленкой обрезался порядочный кус плоти. Вот так и рождаются обрезки, которые она потом отсыплет Николаше… стоп, не думать о Николаше, во-первых, ему путь в рынок закрыт, во-вторых, мысли о нем тянут за собой целый клубок других мыслей, опасных и совершенно ненужных мыслей о…

– А еще вот это мяско мне покажите, – тычет пальцем бабуля, и Люба покорно показывает, не обращая внимания на Валино возмущенное фырканье. Конечно, Вале с ее наметанным глазом понятно, что бабка помотает нервы, рассмотрит все мясо, которое на прилавке выложено в строгом порядке (прилавок должен быть так оформлен, чтобы самому купить захотелось, – первое правило торговли!), а потом отвалит, ничего не купив. Или наберет тех же самых обрезков за бросовую цену. Хоть и любит говорить досужий народ, будто в рынке цену ломят, а между тем именно туда идет самый социально незащищенный покупатель. В магазине-то не поторгуешься. Или берешь, или нет. В магазине-то не существует такого разброса цен. В магазине не продадут задешево чуточку подпахшее мясо, которое, ей-же-ей, понимающая и бережливая хозяйка вполне может привести в порядок, промыв в уксусе и подольше поварив. Конечно, это не «парная» телятина или свинина, но все же мясо по карману.

А бабулька продолжает изощряться. Выбрала кусок печенки и требует вырезать из него «все», все пленки снять и переборки удалить.

– Да я же его изувечу… – устало говорит Люба.

– Тогда я вон тот возьму.

– Пожалуйста, но тот подороже.

– Тогда обрежьте этот.

Да, Валя бы уже приструнила бы бабку, а Люба чувствует себя совершенно безвольной. Безвольной жертвой. И бессильной что-либо изменить. Это как началось вчера, когда уходили Элька и Денис, так и продолжается до сих пор. Она даже спросить у них ничего не смогла, только Николаша, вошедший вслед за ней в квартиру (мигом почуял, что Денис на него даже замахнуться не посмеет, вообще слова не скажет, а тот и впрямь делал вид, будто и не гонялся никогда за этим грязным бомжом то по подъезду, то по двору), все суетился и выкрикивал, что надо милицию вызвать, что это воры…

– Не воры они, – нашла наконец в себе силы ответить Люба. – Это мои… знакомые. Ее вон Элькой зовут, а это ее брат.

Тут Денис дернулся и хрипло выговорил:

– Никакой я ей не брат.

– Да, Люб, – посмотрел на нее, как на дуру, Николаша. – С сестрами небось не …бутся, а они тут …блись почем зря, сразу видно.

Люба с трудом перевела дыхание, а Денис схватил Элькину сумку и выбежал вон. Люба вышла на балкон и посмотрела, как они садятся в синий «Фольксваген». Ей очень хотелось спросить, зачем все это было устроено, но не могла себя заставить заговорить с Денисом. Он на нее даже не глядел. У него было спокойное, неприветливое лицо, а Элька все время как-то странно хихикала, не то от непрошеного смущения, не то от переизбытка наглости.

Наконец они уехали. Люба вернулась в квартиру, понимая только одно: что она ничего не может понять.

– Ну ладно, Люб, – сочувственно сказал Николаша. – Пойду, а то я тут… дела у меня…

Дела у него были, ага, конечно. Просто, видать, невыносимо стало смотреть на Любино помертвелое лицо. Она сама знала, что оно помертвело, но поделать с этим ничего не могла. А Николаша, он хоть и чурбан, но все же не бревно, как ни странно это звучит…

– Есть хочешь? – спросила как могла мягко, понимая, что надо бы его отблагодарить… вообще она и сама не знала, надо ли… не понимала, благодарность ли к нему испытывает или ненависть. Конечно, Денис и Элька просто сбежали бы сегодня, оставив ее в дурацком ожидании и кретинских надеждах. А теперь надежд нет. Благодарить ли за это Николашу? Вопрос, конечно, интересный…