Елена Арсеньева - Любушка-голубушка

– Ну, какая ты прямолинейная, – сморщилась Галина. – Полторы тысячи – тебе как? Не разорительно?

– Книжка будет через полчаса? – спросила Люба, воздерживаясь от комментариев. Что за жизнь пошла, ну просто тать с большой дороги, а не жизнь…

– Конечно!

– Ладно, – пробормотала она, сунув руку в сумку и вынимая книжку и кошелек. – Если наберу, сейчас отдам. А если нет, завтра занесу.

– Свои люди, сочтемся! – Галина чуть ли не вприпрыжку умчалась нарушать закон, а Люба принялась скрести по сусекам. Слава богу, нужная сумма нашлась: Люба, оказывается, очень кстати забыла заплатить за квартиру. Ладно, коммуналка подождет, книжка сейчас нужнее. Актуальней, так сказать.

Галина примчалась аж красная от ретивости ровно через полчаса, сунула книжку Любе, деньги – в карман халата и убежала, пригласив «заходить и не стесняться насчет просьб».

– Нет, уж лучше я постесняюсь, – проворчала себе под нос Люба, придирчиво проверяя, все ли печати и подписи на месте. – Постесняюсь – и от застенчивости пройду осмотр как все, медленно и печально, но не за такие бешеные деньги.

Она надевала в гардеробной плащ, когда зазвонил мобильник. Номер высветился незнакомый, и сердце подскочило. Но нет, не Денис, его телефон начинается на 960, а не на 904… эти вроде «Сити-НН», местный нижегородский номер.

А вдруг? Почему бы у Дениса не быть местному нижегородскому номеру?

– Алло?

– Люб, это ты? Люб, слышь? – донесся до нее невыносимо хриплый и отвязный голос, в котором, впрочем, слышалось что-то знакомое. Но это, к сожалению, был не Денис.

– Я-то я, а вы кто? – пробормотала Люба разочарованно.

– Во! Не узнала! – воскликнул звонивший, такое ощущение, безмерно изумленный тем, что Люба могла его не узнать. – Да это я, Николаша. Ты чо, меня уже забыла?

Люба просто онемела, не зная, что более невозможно: забыть такую бытовую пакость, как Николаша, или вообразить оную пакость говорящей по телефону. По мобильному! Чтобы у Николаши появилась какая-то вещь, которую бы он не пропил через пять минут?! Чтобы вообразить это, нужно было обладать более изощренной фантазией, чем у Любы Ермолаевой!

– Ну чо молчишь, онемела? – забеспокоился Николаша. – Или не слышишь?

– Век бы тебя не слышать, придурка, – устало сказала Люба. – Не хочу я с тобой разговаривать, отстань.

– Погодь, послушай! – завопил Николаша. – Это важное дело! Я, может, нарочно мобильник украл, чтоб с тобой поговорить!

– Как украл? – испугалась Люба.

– Как-как! – мрачно передразнил Николаша. – Кáком! Зашел в распивочную, встал рядом с лохом, сунул руку в его карман – ну и разбогател.

– Николаша, зачем?! – чуть не всхлипнула Люба. – Ну зачем тебе сдался этот телефон? Чтобы со мной потрепаться, что ли? Я понимаю, ты извиниться хочешь за то, что мы со Степой так из-за тебя пострадали. Ну, нашел бы меня в рынке, ну, сказал бы…

– В рынке? – аж взвизгнул Николаша. – В рынке ты черт знает когда будешь, а тем временем твою квартиру, может, уже дочиста ограбят!

– Что?! – У Любы пересохло во рту.

– Грабят, говорю, хату твою, вот что, поэтому ты давай бросай там все и беги домой, а я их тут покараулю пока что, а как начнут вещи выносить, сразу в милицию позвоню, чтоб, значит, на месте преступления – цап…

– Да кто грабит-то?! – вскричала Люба, и гардеробщица, которая устало подремывала за своим прилавком, от этого ее крика встрепенулась и в ужасе бросилась к висевшей на вешалке одежде, словно эти плащи и куртки были цыплятами, а она – наседкой, которая хотела защитить их от внезапно налетевшего коршуна.

А Люба ринулась прочь из поликлиники, на ходу прижимая мобильник к уху.

– Кто-кто, – ворчал в трубке Николаша, – видать, дед Пихто, больше некому. Мне они, чай, паспортов не представили, девка эта и ее мужик.

– Какая девка? Какой мужик? – отчаявшись хоть что-то понять, воскликнула Люба, перебегая дорогу. До дому оставалось ходу минут десять напрямик, через дворы.

– Наглые такие! – возмущенно сообщил Николаша. – Наглые, как сволочи, мало того, что грабят, так еще и конторят в твоей хате почем зря.

– Как? – ахнула Люба.

– Да что ты все какаешь? – разозлился Николаша. – Слова сказать не даешь. Ты меня послушай сначала, а потом какай! Я от бараньей Вальки узнал, что тебя сегодня в рынке не будет, и пошел к тебе в гости.

– Ко мне в гости?! Ты?! Ну ты и… – возмутилась Люба, однако Николаша перебил холодно и веско:

– Еще вякнешь – и слова не скажу, пусть хоть все твое барахло вон вынесут без остатка.

И она умолкла, продолжала слушать, то переходя на рысцу, то переводя дух и идя медленней.

– Короче, извиниться я хотел. Ну, завалился я в ту камеру… ну, бывает… ослабел, решил отдохнуть, выспаться в тепле. Кто ж знал, что этих сволочей проверяющих принесет. Короче, Валька сказала, что Степка тебя уволить собирается, ну, я потащился его искать, а он, значит, в село умотал, тогда я пошел к тебе. Думаю, вот упаду на коленки прямо на пороге, Люба простит, она же добрая.

Люба хотела было выразиться в том смысле, что Николаша сильно заблуждается насчет ее доброты, однако вспомнила его угрозу – и проглотила-таки горячее словцо, которое уже обжигало гортань.

– Подошел к подъезду, двор такой чистенький, подъезд, домофон, все чин чинариком, во, думаю, щас позвоню, а Любка меня не впустит. Как бы, думаю, проскочить? Главное, только что какая-то бабулька зашла, но я не успел к ней пристроиться, дверь снова закрылась. И тут смотрю, во двор въезжает темно-синий весь такой из себя «ваген» и подруливает прям к крылечку твоему. Ага, думаю, если Любка не откроет, я с этим хмырем из «вагена» просочусь в подъезд, а там на коврике под дверью лягу и буду ждать, пока она, значит, смилуется, простит…

«И рюмочку с закусочкой подаст», – хотела было съехидничать Люба, но сочла за благо промолчать.

– Жму на кнопку 15 – я знал, что у тебя пятнадцатая квартира, я у Вальки нарочно вы-спросил. Она сначала не хотела говорить, а потом раскололась, когда поверила, что я правда извиниться собираюсь. – Слышу звонок и уже набираюсь духу тебя уговаривать, а дверь возьми и откройся! – продолжал Николаша. – Эх ты, думаю, лихо… Хотел в лифт сесть, но он уже наверх уехал, пошел я по лестнице, влез на твой третий этаж, смотрю – дверь пятнадцатой квартиры приоткрыта. Во, думаю, Любашка и ахнуть на успеет, а я ей в ножки, значит, кинусь. Захожу – мать честная! Я чуть не упал!

– Что там, что? – простонала Люба. – Вынесли все подчистую, да? Разгром полный?!

– Не, не успели еще, – успокоил Николаша. – И разгрома я особого не увидел, зато разврат налицо. Открываю, значит, дверь – и вижу прямо перед собой задницу голую.

– Что?! – взвизгнула Люба. – Ты надо мной издеваешься?! Ах ты… – Она задохнулась от ярости, онемела. Ну и дура же она, нашла кому верить, Николаше!