Виктория Холт - Седьмая девственница

Я слегка склонила голову и, проходя через комнату, чувствовала, как она смотрит на меня и одновременно на него. Я знала, о чем она думает, потому что помнила, что подслушала тогда, спрятавшись в шкафу в этой самой комнате. Она была очень ревнива, обожала мужа и не могла вынести, когда он смотрел на другую женщину — пусть даже это всего лишь ее собственная камеристка.

Я поправила локоны на макушке, надеясь, что никто не заметил, как я довольна собой. Возвращаясь к себе в комнату, я думала о том, что деньги не обязательно приносят людям счастье. Неплохо помнить об этом, когда со всей своей гордостью вдруг оказываешься в унизительном положении.

Эти первые дни в аббатстве навсегда четко сохранятся в моей памяти. Сам дом заворожил меня даже больше, чем его обитатели. В нем вы оказывались как будто вне времени. Оставшись в одиночестве, так легко было представить себе, что вы находитесь совсем в другом веке. С тех пор, как я услышала историю о Девственницах, мое воображение было покорено: я часто представляла себе, как знакомлюсь с аббатством, и это оказался тот редкий случай, когда действительность превзошла все мои ожидания.

Комнаты с высокими резными расписными потолками — кое-где на них были картины, а кое-где надписи на латинском или корнуэльском языках, — доставляли мне настоящее наслаждение. Я любила трогать пальцами богатую материю занавесей, любила, скинув туфли, чувствовать легкий ворс ковра босыми ногами. Мне нравилось, усевшись в кресло или на диванчик, представлять, что я отдаю распоряжения, а иногда я разговаривала сама с собой, притворяясь будто я хозяйка дома. Это превратилось в любимую игру, и мне никогда не надоедало играть в нее. Но хотя я и приходила в восхищение от роскошных покоев, где проживала семья Сент-Ларнстонов, меня снова и снова тянуло в старое крыло дома, которым почти не пользовались и которое явно было частью старого монастыря. Это туда привел меня Джонни во время бала. Там стоял странный запах — отталкивающий и привлекающий одновременно, — темный тяжелый запах, запах прошлого. Лестницы, так неожиданно возникающие и уходящие спиралью на несколько этажей, а затем внезапно обрывающиеся у какой-нибудь двери или в каком-нибудь переходе, каменный пол, стертый тысячью ног, странные маленькие ниши с окошками-щелями, служившие кельями монахиням, и подземная темница, потому что в таком месте непременно должна была быть своя тюрьма. Я обнаружила там часовню — с древним триптихом, деревянными скамьями, вымощенным гранитными плитами полом и алтарем, где были установлены свечи, словно в ожидании, что обитатели дома придут вознести свои молитвы. Но я знала, что этой часовней никогда не пользовались, потому что Сент-Ларнстоны всегда молились в церкви Сент-Ларнстона.

В этой части дома когда-то жили семь девственниц, их ноги ступали по этим каменным переходам, их руки сжимали веревку, когда они поднимались по этим крутым лестницам.

Я начала любить дом, а так как любить значит быть счастливым, я не была несчастлива в те дни, несмотря на мелкие унижения. Я отстаивала свои права в зале для прислуги, и происходящие там баталии, пожалуй, даже приносили мне удовольствие, потому что я верила, что выхожу из них победителем. Мне было далеко до красоты Джудит Деррайз с ее тонкими чертами лица или Меллиоры с ее нежной фарфоровой хрупкостью, но благодаря моим блестящим черным волосам, огромным глазам, которые так хорошо умели выразить презрение, и горделивости я привлекала внимание еще больше. Я была высока и стройна почти до худобы, и во мне чувствовалось что-то чужестранное, чем, как я скоро начала понимать, я могла пользоваться.

Хаггети это чувствовал. Он посадил меня за столом рядом с собой, к вящему неудовольствию миссис Роулт, как я знала, потому что слышала ее возмущенные протесты.

— Ах, да успокойтесь, дорогуша, — ответил он, — в конце концов она камеристка молодой хозяйки. Не чета этим вашим девчонкам.

— А из каких таких графьев она взялась тут, скажите на милость?

— Мало ль чего было прежде. Лучше соображайте, кто она теперь, да мотайте себе на ус.

— Кто она теперь! — думала я, поглаживая себя по бокам.

С каждым днем, с каждым часом я все больше и больше примирялась со своей жизнью. Да, унижения, но жизнь в аббатстве всегда будет для меня радостнее, чем где бы то ни было. А я жила здесь.

Сидя за столом в зале для прислуги, я получила возможность изучать тех обитателей дома, что жили внизу. Во главе стола сидел мистер Хаггети — маленькие поросячьи глазки, губы, причмокивающие при виде аппетитного блюда или особы женского пола, — как петух в курятнике; король кузни, дворецкий аббатства. Следующей по старшинству была миссис Роулт, домоправительница, самозваная вдова, скорее всего присвоившая себе обращение «миссис», но питающая надежду, что в один прекрасный день она сможет называться «миссис» по праву, когда дальше будет следовать не Роулт, а Хаггети. Скупая, пронырливая, полная решимости никому не уступить своего положения главы прислуги под началом у мистера Хаггети. Потом шла миссис Солт, кухарка, полнотелая, как и подобает кухарке, обожающей еду и сплетни. Она была склонна к меланхолии; будучи когда-то замужем, она так страдала, что сбежала от мужа, которого всегда называла «он», рассказывая о нем при малейшей возможности. Она ушла от него, добравшись до аббатства с самого края корнуэльского запада — из Сент-Айвс; и всем говорила, что просто трясется от страха, как бы он в один несчастный день не разыскал ее. Еще была Джейн Солт, ее дочь — женщина лет тридцати, служившая горничной в гостиных, спокойная, выдержанная, преданная своей матушке. Потом Долл, дочка шахтера, лет примерно двадцати, с волнистыми белокурыми волосами и пристрастием к ярко-синей одежде, которую она надевала, если у нее, по ее словам, выдавался часок-другой, чтоб полюбезничать с ухажером. С ней на кухне работала простушка Дейзи, которая ходила за ней по пятам, во всем ей подражала и мечтала, чтоб с ней тоже кто-то полюбезничал. Все их разговоры, по-моему, вертелись вокруг сего предмета. Эти слуги постоянно жили в аббатстве, но были еще и приходящие, которые тоже столовались в аббатстве. Полор, его жена и их сын Вилли: Полор и Вилли работали на конюшне, а миссис Полор помогала по дому в аббатстве. Домиков для прислуги было два, и во втором жили мистер и миссис Треланс и их дочь Флорри. Считалось, что Вилли и Флорри должны пожениться. Все, кроме самой парочки, находили, что это превосходная мысль, только Вилли да Флорри пока так не считали. Но, как выразилась миссис Роулт, «со временем они созреют».

Таким образом, немало народу собиралось поесть за большим обеденным столом, после того как откушают господа. Миссис Роулт вместе с миссис Солт следили, чтоб у нас ни в чем не было недостатка, и если уж на то пошло, мы питались лучше, чем те, кто сидел в величественной столовой.