Луиза Кин - Идеальный размер

В полицейском участке я провела всего пару часов. Там было довольно тихо, совсем не так, как показывают в фильмах; по крайней мере на стенах не висели жуткие фотографии расчлененных проституток. Меня напоили кофе. Полицейские все время шутили и, судя по всему, получали искреннее удовольствие от своей работы. Медицинский осмотр, занявший около часа.

проходил в маленькой комнате с зелеными стенами, неоновой лампой, старой белой ширмой на колесиках и древней больничной кушеткой, которая выглядела так, словно последние несколько лет ею пользовались только на самых веселых подростковых вечеринках.

Во время осмотра я чувствовала себя очень неловко – во-первых, боялась подцепить какую-нибудь заразу, а во-вторых, смущалась из-за обвисшей кожи на животе, когда меня попросили поднять блузку. Кроме того, я еще долго продолжала плакать. Доктор сказал, что это шок. Молодая женщина-полицейский с густыми бровями пару раз взяла меня за руку и назвала очень храброй. От этого я, естественно, разревелась еще сильнее. Я вообще не умею принимать комплименты. Моя рука невольно тянулась к лицу, чтобы прикрыть глаза, из которых с новой силой лились крупные слезы, а женщина-полицейский всякий раз опускала ее обратно – то ли для того, чтобы измерить кровяное давление, то ли для того, чтобы понаблюдать за моим смущением.

От удара грязным кулаком и пинка спортивным ботинком в живот на теле остались всего лишь синяки, не больше. Удивительно. Я была уверена, что у меня непременно сломана какая-нибудь кость или разорван какой-нибудь сосуд. В тот момент, когда похититель бил меня в лицо и пинал в живот, боль казалась просто невыносимой.

Я сделала все возможное, чтобы ничего не забыть. Я рассказала полицейским об отвратительном запахе, который стоял в переулке и, похоже, успел впитаться в мою кожу, как дьявольский крем. Правда, я сомневаюсь, что они записали эту часть моих показаний. Полицейские заявили, что полученные мною травмы станут важной частью обвинения, поскольку доказать вину подозреваемого в похищении ребенка будет сложно – слишком мало времени мальчик находился у него в руках. Вообще очень странно, что полиции придется теперь доказывать совершенно очевидную для меня вещь каким-то людям, которые сами ничего не видели, а адвокат похитителя сможет заявить присяжным, будто все произошло совсем иначе. Скорее всего, защитник попытается убедить суд, будто у его клиента случилось временное помешательство. Я сказала полицейским, что похититель выглядел скорее напутанным, чем сумасшедшим, но они снова не стали записывать мои слова. Мол, меня вызовут, когда дело получит продолжение. Впереди был суд, и мне предстояло фигурировать в качестве жертвы насилия. Услышав про жертву насилия, я объяснила полицейским, что похититель не использовал против меня оружия. Они странно на меня посмотрели и опять ничего не ответили, только дали напоследок номер телефона и попросили звонить, если вспомню что-нибудь важное. Еще они сказали, что скоро со мной свяжется адвокат и я должна буду побеседовать с ним, не стесняясь и ничего не скрывая.

Чего я полицейским не сказала, так это того, что регулярно посещаю психотерапевта. Я начала ходить к нему восемь месяцев назад, после того как поняла, что мне нужно не только заниматься спортом, но и время от времени с кем-нибудь разговаривать. Мне нравится обсуждать со своим психотерапевтом разные абстрактные теории, а ему нравится искать связь между ними и моей повседневной жизнью. Будь у доктора больше пациентов, он вряд ли до сих пор занимался бы такой несознательной особой, как Санни Уэстон, но пациентов у него не так много, поэтому я продолжаю платить ему деньги, а он продолжает меня слушать.

Лично я нахожу наши беседы интересными, хотя доктор не разделяет моего мнения. Он считает, что я говорю совсем не о том, о чем следовало бы. Он считает, что я избегаю реальности и связанных с нею проблем. Каждую неделю он пытается повернуть разговор в нужном направлении, а я сопротивляюсь как могу. В конце концов, деньги-то плачу я...

Сейчас я точно знаю, что не хочу говорить с доктором о случившемся, не хочу снова все пересказывать и даже думать о событиях сегодняшнего утра. Мой собственный поступок кажется совсем незначительным. Наверное, потому, что поступок этот именно мой, а не кого-нибудь другого. Я не собираюсь рассказывать о своих мыслях психотерапевту – это стало бы равносильно признанию, что он с самого начала был прав. Если пересказать все, что случилось сегодня утром, ко мне вернется прежний страх. По ночам мне будут сниться кошмары, и я не справлюсь с ними до тех пор, пока заново не выброшу все из головы. Если подумать как следует, то ничего страшного, в сущности, не произошло. Инцидент занял считанные минуты, Дугал еще совсем мал и очень быстро обо всем позабудет, а я отделалась подбитым глазом и парой кровоподтеков на животе.

Я прохаживаюсь взад-вперед перед полицейским участком, затем облокачиваюсь на ограждение и смотрю на часы. В службе такси утверждают, что их машины приходят по вызову не позднее чем через десять минуть после звонка. Наглая ложь. Таксисты приезжают вовремя или раньше срока только в одном случае – если вы собираетесь в ресторан или на вечеринку и еще не успели решить, какие надеть туфли. Тут уж они подкатывают к дому и начинают раздраженно сигналить еще до того, как вы положили телефонную трубку.

У меня за спиной раздается глухой неприятный кашель. Я оборачиваюсь и, прикрыв глаза от слепящего солнца, вижу, что футах в пятнадцати от меня под старым деревом стоит мужчина. Я тут же узнаю в нем того самого незнакомца, который вместе со мной преследовал похитителя. Он одет в толстый черный свитер с высоким воротником и черные брюки. Неужели никто, кроме меня, не слушает прогноз погоды? Сейчас, наверное, градусов тридцать, а ведь время только-только подходит к полудню. Руки у незнакомца скрещены на груди.

Он высокий – больше шести футов. Что касается возраста, то, скорее всего ему где-то под сорок, хотя трудно сказать наверняка, поскольку он морщится от яркого солнца, а глубокие складки на лице очень сильно старят человека. В принципе ему может быть и тридцать лет, и сорок. Хотя вряд ли. Вид у незнакомца такой угрюмый, как будто ему стукнула добрая сотня.

Лицо у него до сих пор очень красное – то ли от быстрого бега, то ли просто от жары, не знаю. Вообще он выглядит, как человек, изрядно побитый жизнью. Такое чувство, будто он только что проиграл бывшей жене-алкоголичке тяжбу за право опекунства над ребенком или едва вышел из тюрьмы, отсидев пятнадцать лет за преступление, которого не совершал. Интересно, как складывалась его жизнь? Откуда такая опустошенность во взгляде? Может, он просто устал? Например, из-за того, что подрался с похитителем...