Владимир Витвицкий - Охота на компрачикоса

Троица за столиком — частичка этого, уже зарождающегося в черноте позднего вечера мира. И если парень — свободный фотон, блуждающий по радиусам случайных знакомств, то тезка-Алексей и его жена-Света — полноценный атом, плюс и минус семейной жизни. Возможно неравное, но вполне устоявшееся за годы брака единство сил, центробежных и центростремительных, со стороны выглядит несколько комично, но весьма необходимо и приемлемо для внутреннего употребления.

Нейтрино-дети поручены бабушкам, и растворенное в вине чувство возможной безответственности, смутное и полузабытое, легко волнует их здесь, в темноте наступающей ночи, под белыми звездами, пробуждая желания и воспоминания.

Муж, давно воспринимающий как данность ежедневную, полную тарелку супа и ничем непоколебимое постоянство чистоты воротничков форменной рубашки, со спокойным удивлением смотрит теперь на свою жену, немного хмельную и почти неверную, как капитан на подтаявший айсберг. А Светлана, привыкшая к лицам и квартирам подруг, сейчас немного нервничает — вокруг много незнакомых людей и громкой музыки. Ей хочется внимания, и она чувствует обновленный новым местом и путешествием интерес мужа к себе. Но она не против большего, а чего именно, того не узнает ни муж, ни третий лишний. Лишний ли… а не распечатать еще бутылочку вина в начале южной ночи?

— Везет мне на Лехов, — соразмерив в длинной паузе возникший вопрос с выпитым вином, продолжила она знакомство, — как же мне теперь вас различать?

— На ощупь, — предложил ей муж. — У моей половины в известном состоянии трудности со зрением, — пояснил он Алексею, — придется потерпеть.

— Потерпим, — согласился Алексей. — А вообще-то меня иногда "А-Ка" называют.

— Почему? — созвучно вопросу удивилась Светлана.

— Стреляю быстро. Правда, по черным кружочкам и из спортивной винтовки. Но враги завидуют. Да и фамилия у меня страшная, как раз на "Ка" и начинается.

— В самом деле, ужасная? Чем же?

— Да так, ужасная, и все. Долго объяснять, — запросил мира Алексей.

— Ну ладно, "А-Ка" так "А-Ка", разберемся как-нибудь. Правда, Свет? — подвел черту тезка и, перегнувшись к самому уху Алексея, шепотом, хорошо слышимым сквозь музыку, произнес, со значением нажимая на последнюю букву:

— Главное, чтоб не "А-Ка-эМ"!

Шутка военная и граничит с оскорблением. А он доволен собой, он уже откинулся на спинку стула, наслаждаясь собственной, как он думает, острóтой, южной природой вокруг и парами вина внутри.

"Надо выпить!" — подумал Алексей и, поманив к себе собутыльника, тихо проговорил ему в ответ:

— Главное, чтоб не "А-Ка-У".

— Согласен! — засмеялся собутыльник, радуясь внятным пошлостям и снова — природе, парам, удобной спинке стула. — Ну! Чтобы всем?

— И без разбора, — в тон поддакнул Алексей. Общие темы найдены, разговор запущен, а вино и пиво отправились внутрь, разогревая, охлаждая, веселя. Светлана не вмешивается, понимая, что джентльмены пошлят меж собой, снисходительно оберегая ее женский слух.

Легкий алкоголь несвежего пива, быстро пройдя сквозь стенки желудка — как будто их нет, едва ощутимо зашумел в голове, подарив телу расслабленность и спокойствие. Запахи асфальта, пропитанного бензином и автомобильными маслами, втертой в него горячей резины, пыльных построек и потных шагов, запахи прошедшего в сутолоке дня остались позади, внизу, в долине. Вокруг теплая вечерняя свежесть и даже мангал не нарушает природного спокойствия. Дым долго и бесцельно клубится над кочегаром в белом халате и медленно остывает в высоком воздухе, теряя по дороге искры. В нем не чувствуется сырости бревенчатого дома, он не борется — как его северный собрат, с жестким утренним морозом или ночной стужей, не проникает, предательски, в трещинки на белых наличниках, рожденные зимними холодами и солнцем. Он безвреден и приятен, и как сытый беспризорник, лениво шастает между столиками, поддаваясь случайным движениям воздуха и радуя жующих, запахом оставаясь в мясе. Дым кавказского отечества — он здесь уместен и даже необходим. И кажется, что вот прямо сейчас из лесной темноты на свет выйдет сухой старик в каракулевой папахе, большеносый и седовласый, с вязанкой дров в еще сильных руках. За долгие годы он растерял свою былую горячность, тут же, на склонах, в труде, женщинах и ударах кинжала, но взгляд не уставших от жизни глаз мудр и спокоен. Может, он что-нибудь скажет на своем гортанном, непонятном, пугающем языке? Вряд ли. Да: "жить бы здесь и удить бы рыбу" — кажется, так когда-то проговорился Хома Брут за три ночи до своей смерти. Но музыка из звуков "Му" и несложный бой барабанов разогнал видение.

Любя всех, от столика к столику слоняется лохматый турбазовский пес, привыкший к вечерним подачкам. В разговоре выяснилось, что новые знакомые с Новой Земли, гоняют в подземельях вредный атом, и тезка, глядя на собаку, уже рассказывает какой-то длинный случай из своей суровой северной жизни.

— …замерзает, и зимой там делать нечего. А весной, когда потеплеет, лед растащит, мы туда вертолетом вылетаем. Там у нас хибарка есть, пост наблюдения называется, и летом там постоянно сидит человечек. Ну вот, прилетели мы туда с мичманом, выгрузились. Вертолет улетел сразу же, а мы потихонечку коробки в дом таскаем, а их море — на весь сезон. Вокруг никого, пустота, подтаявший снег да скалы, и вода, там, внизу.

— "На плато Расвумчорр не приходит весна, на плато Расвумчорр все снега, да ветра?"

— Да, и автомат, один на двоих. В общем, коробки носим, никого не трогаем — а некого трогать, и вдруг слышим — рррыык со стороны пролива. А там бугор такой, и откос, к воде под горку нужно спускаться, и на этом бугре стоит псина. Здоровая… Худая… Зубы оскалила и на нас смотрит, и рычит так, негромко. Даже не на нас смотрит, а как бы насквозь, как на еду. Видно, зимовала здесь, песцов ела, а теперь вот мы подвернулись. Взгляд такой нехороший, хищный, неподвижный. У нас там, в поселке, без лыжной палки на улицу не выйдешь, а тут черт знает где.

Мы сразу почувствовали себя фаршем, коробочки тихонечко поставили — мичман за автомат. А псина стоит к нам как бы боком, поджарая, большая. Мичман — бабах! Я смотрю — у нее шерсть на боку, так, пууфф, как от ветра, а потом бах — дырка. Он одиночным пальнул. Ее выстрелом туда, вниз, к воде отбросило, слетела моментально, и все, и не видно ничего.

Ну, мы так друг на друга поглазели, поудивлялись, но автомат далеко прятать не стали — и снова за коробки. Вдруг слышим — опять рычание, жуткое, громкое уже. Видим — псина из-за бугра появляется, голова сначала, тело, и к нам. Мичман коробку бросил, за автомат сразу же, и в лоб ей — бах, бах! Два выстрела. Ее опять пулями, как пинками, обратно вниз сбросило. Мы такие стоим, друг на друга уставились, он автомат уже из рук не выпускает, ждем чего-то, застыли. А оттуда, снизу, снова — рррааа! И топот! Земля, блин, трясется! Мы как ломанулись в дом, быстрее звука собственного пука, чуть из штанов, пардон, не повыскакивали. Никогда в жизни я так быстро не бегал!