Владимир Витвицкий - Охота на компрачикоса

"…Майя стояла от меня в шести шагах, и все остальное исчезло из глаз моих. Признаюсь, Хвилькин без зазрения совести мог влюбиться в такую женщину. По-видимому, ей было около двадцати лет. Ее лицо не было типическим, я не узнал бы в ней армянку, не принял бы ее за грузинку, но понял бы, однако, что она не русская. Черные глаза ее светились каким-то кротким, задумчивым блеском. Но когда она обернулась и посмотрела вкось, мне показалось — в ту сторону, куда она бросила взгляд свой, промелькнула неуловимая молния. Вообще, какая-то нега, что-то светлое было разлито по всему существу ее".

Я.П.Полонский. Проза.

16.

Странное движение: навстречу Автору попался один из учтенных в его городе хачиков. А может и не хачик, а хохол, похожий на хачика, а может не хохол, а сибиряк, тунгус, с фамилией рифмующейся с "бешикташ", а может с трудом знакомый с географией еврей, все еще бодро бегущий из египетского плена, а может чистый славянин, потомок не утонувшей царевны и вынырнувшего Чапаева? Все может быть, просто взгляд Автора, оторвавшись от пыльного, в наносном мусоре и бумажных обрывках тротуара, уперся в торчащую под хрящеватым носом усатость. Хотя нос, возможно, был не так уж хрящеват, но турецкая куртка и мешковатые брюки — и взгляд все же уперся в усатость. А хачик глазами, как шагами, шуршал впереди себя по асфальту.

Странное движение: хачик что-то заметил под ногами, в пыли, и быстро нагнувшись, присев на корточки в своих мешковатых брюках, быстрым же движением руки поднял и отбросил какой-то огрызок, с грязного тротуара прочь, в июньскую траву. Действие без мысли, привычка, автоматика. Он все сделал не задумываясь, в движении, в секунду, а удивленный встречной присядкой Автор успел заметить, что огрызок — это недоеденный кусок хлеба. Шагнули турками жеваные брюки, мелькнула их родственница куртка, блеснула редкая седина нечесаных волос, песком хрустнул тротуар — и все, хачик исчез за спиной. А может и не хачик.

Странное движение…

Утро, асфальт тепл, а не раскален. Скоро сентябрь, скоро нервные косички и белые банты, решенные билетные проблемы и последний год ее института, прохладная сырость осенних запахов и ожидание зимы, и как всегда неожиданный, с ночи на утро, снег. Не завтра, но скоро, а сейчас незаметно запаздывающее в конце лета солнце привычно поднялось нагорным восходом и, катясь, застыло над уходящей в дымную, акварельную даль границей берега и волн. Плотная духота июльских ночей, неподвижностью похожая на толстого, потного, пузатого бедуина, когда испарения сгоревшего за день бензина забивают запахи моря — уже жуткое воспоминание. Воздух свеж, но не прохладен. Стихающий ветерок, легкое движение без порывов, бриз — как красиво объяснил Алексей, холодит ноги. Бриз трудно поймать лицом, и волосы для него слишком грубы, но кожа ног, привыкшая к капроновой или джинсовой защите, а теперь загорелая и красивая, а она знает, что это знают все, в том числе и бриз, чувствует его. Впрочем, как и еще невысокое солнце и подымающееся вверх тепло неостывшего за ночь асфальта. Солнце и земля вот-вот договорятся, и бриз исчезнет. Исчезнет и Алексей, а она подумала о снеге.

Странно, но вчера, когда взгляд Витюши в сотый или в тысячный раз — он любит поглазеть на купальщиц и при этом показать себя, остановился на ком-то у нее за спиной, случайно и мгновенно, она не догадалась, а поняла, на ком. Страннее странного, но когда она обернулась — моторная память, как сумничал потом Алексей, то все странности исчезли. И еще — неслучайная, невидимая, но горячая молния длиною в хлопок обожгла спину, а чуть позже, когда они вместе поднимались по лестнице, она почувствовала след ожога — холодок от выступившего и остывающего пота, прохладу, как сейчас от бриза.

Она привыкла к теплу, хотя и сибирский климат не отличается скверностью погод, только ее перепадами. Но море, главное — море, и утренний, но все равно ленивый ветерок доносит его запах до автострады. А рядом, благодаря "Ариэлю" и шампуню, благоухает Алексей.

— Это то, что я думаю? — спросила она его вчера, на лестнице. Он непривычно выглядел в форме, на фоне солнечного света и загорающей лени, рядом с ней и с ее загаром. А в первый взгляд море и люди сразу стали фоном, застывшей картинкой на широком экране, заевшей пластинкой, кадром в тишине, в удивленном мгновении перед криком и свистом. Но никто не крикнул и не свистнул, только тяжело скрипнул своими железными извилинами Витюша, а у нее вырвалось имя. Имя вернуло движение и жизнь, странности исчезли.

— Так это то, о чем я подумала?

В красивом главном корпусе, в холле, есть пятнистый охранник, но Алексей совсем на него не похож. А главное — не сильный, но противный, резкий запах — она ткнулась носом ему в плечо и подмышку и почувствовала его смущение.

— Давно я не стирался.

Ну конечно, он замялся, пытаясь и не желая отстраниться, и ей показалось, что он вспоминает, что нужно сделать, чтобы покраснеть. Смущение мужчины — это всегда интересно.

— Как интерестно, — она еще раз вдохнула в себя незнакомый, но вполне понятный с первого вдоха запах. Не совсем такой, как от бумажной гильзы из обреза Степаныча. Море приелось, и поход кажется лучшими днями… — Ты, кажется, забыл, что я без пяти минут математик?

— Безработный.

— Мне предлагают остаться, не виляй.

— На шестой год?

Смущение и растерянность первой минуты исчезло, время "напряженных животов" истекло и, поднимаясь по мрамору ступеней, она отмечала, как легковеснее становились слова и естественней улыбки — как будто встреча была просто встречей, а удивление и нервозность остались внизу мокрыми, но уже высыхающими следами.

— Я помню твою склонность к вычислениям, — немного посопротивлявшись, все же сдался Алексей. — Да, это в точности то, о чем ты догадалась. А ты хорошо смотришься на мраморе! Тебе бы родиться где-нибудь недалеко от Ниццы, а лучше в Акапулько. Там волны больше. Будешь в Акапулько, не ныряй во время отлива, хорошо?

Соглашаясь и как бы отступая, она вновь вдохнула химическую смесь ясных подозрений. Запах не так уж и силен, но попадая в нос, он не уходит в легкие, а цепляясь за язык, сразу проникает в виски и уши — так кажется. Но он точно не похож на запах охотничьих патронов. В пропитанной неприятной ядовитостью пятнистой материи свились в клубки горячие укусы, быстрые и немигающие.

— Не буду.

Эти укусы для людей. И если он не хочет говорить, то она не будет спрашивать. А на следующей ступени вспомнилось, как нудно он заставлял ее нырять, не решаясь применить силу и приводя при этом множество обоснованных, на его взгляд, но бесполезных для нее причин. А он любил нырять и даже взял маску — на прокат, у своего друга, Дениса. Она сдалась за день до отъезда на турбазу, перед "вечером большого душа", и забрала у него маску и трубку. Ей не нравятся мокрые волосы, а море не горное озеро и быстро превращает их в узбекские косички. Но это ужасно понравилось Алексею — он считал ее амазонкой, и хотя это не ново, однако нравилось ей.