Эми Плам - Умри за меня

— Катя, милая, это мой новый клиент: Господин Гримод де Ла Ренье. Господин Гримод, моя внучка Кейт. Ты как раз вовремя вернулась домой, дорогая.

— Не могла бы ты отнести эту картину наверх в мою студию? Я боюсь, что она слишком габаритная, чтобы поместиться в лифт.

Жан-Батист от нечего делать продолжал смотреть на меня, пока Мами открывала дверь маленького лифта.

Я почувствовала, как мой гнев усилился, когда он приподнял аккуратную бровь. Его вторжение мой мир я расценивала как некое оскорбление.

Как во многих парижских домах, наш лифт был крошечный. Он едва вмещал двоих, понятно, что о третьем человеке или о картине и речи быть не могло.

Я осторожно подняла за края бумаги, в которую была завернута картина, и на начала подниматься. Мой путь лежал через три лестничных пролета. Картина была размером в половину моего роста, но так как рамка была снята, она не была тяжелой.

Я как раз поднялась наверх, когда Мами открыла дверь студии, оживленно болтая с Жан-Батистом, пока они входили. Я стояла позади него, крепко сжимая сверток, и гадала, что же «дяде» Винсента понадобилось здесь, в моем доме. Сначала Жюль, теперь Жан-Батист! Подумала я. Как я могу двигаться дальше, если «семья» Винсента так и норовит появиться в моей жизни?

После разговора с Жюлем мои эмоции и так были на пределе, но я решила придерживаться моего первоначального решения — я бы подвергла своё сердце риску, продолжая встречаться с Винсентом.

Когда я прошла в дверь я вдохнула и наполнила свои легкие успокаивающим запахом красок и лаков. Студия Мами всегда было одно из самых моих любимых мест, где я с удовольствием зависала. Шесть комнат для прислуги, которые занимали весь верхний этаж нашего здания, были объединены, чтобы создать одно большое пространство. И большая часть потолка была заменена стеклянной крышей, сквозь которую комнату заливало солнечным светом.

Текущие реставрационные проекты Мами были расставлены на мольбертах по всей комнате. Картины старых мастеров, потемневших от времени: стадо коров, пасущихся на лугу, стояла напротив яркого полотна постимпрессионизма — девушки, танцующие в зале канкан, задирающие нижние юбки. А на соседнем полотне, казалось, что шокированная, увиденным, испанка, одетая во всё черное, стыдливо прикрывает веером свои губы.

— Давайте взглянем на неё, — сказала Мами, забираю у меня свёрток и кладя его на большой стол, стоявший по среди комнаты.

Она осторожно развернула картину и снова подняла её, чтобы хорошенько рассмотреть. Это был портрет в натуральную величину (до талии) молодого человека, одетого в наполеоновскую солдатскую униформу и высокую черную шляпу с перьями. Очевидно, что натурщиком был сам Жан-Батист.

— О да, конечно же, семейное сходство очевидно, — сказала Мами в восхищении, переводя взгляд от картины на своего клиента и обратно.

Подавшись вперед, он дотронулся до разреза в картине, на уровне лба молодого человека.

— Вот здесь порез, — сказал он.

— Ну, раз, разрез ровный, это будет легко исправить. Нужно просто поставить заплатку с обратной стороны полотна, а здесь даже можно ничего и не трогать. Как вы говорите, получился порез?

— Я не говорил, но это был нож.

— Ой! — вскрикнула Мами от удивления.

— Здесь не о чем волноваться. Внуки, знаете ли, разбушевались. С этого-то момента я перестану им во всём потакать, — сказал он, спокойно глядя на меня, пока говорил.

— Хорошо, не могли бы Вы подождать меня здесь, я оставила свою книгу с квитанциями в квартире. Кейт, не могла бы ты сделать чашечку кофе господину Гримоду? — она кивнула в сторону кофейника, который стоял в углу стола и вышла за дверь, оставив её открытой.

Я и пожилой ревенет стояли неподвижно, пока не услышали звук старинного лифта, шатающегося от движения. А потом он шагнул ко мне.

— Что Вы здесь делаете?

— Нам нужно поговорить, — сказал он, его властный голос действовал мне на нервы. — Жюль сказал мне, что ты видела Чарльза. Пожалуйста, скажи мне, где.

Я решила, чем скорее я скажу Жан-Батисту, то, что он хочет услышать, тем скорее он уйдет.

— Он стоял около клуба, в который я ходила неподалеку от Оберкампф. Это было в пятницу, около полуночи.

— Кто был с ним? — несмотря на то, что казалось будто лицо у него застыло, я видела, что уголки его губ дернулись, что все явно было не так хорошо.

— Было похоже, что он пришел туда один. Но зачем?

Он глянул в направлении двери, прикидывая, наверное, сколько времени он может говорить со мной.

— Я пришел сюда по двум причинам. — Он говорил тихо и быстро. — Первая, чтобы спросить про Чарльза. Он исчез несколько дней назад, после того он с неприязнью взглянул на свой портрет, — как продемонстрировал свои навыки по метанию ножей. А вторая причина, я должен был нанести, не привлекая внимание, визит твоей семье. Мне нужно было посмотреть, как ты живешь.

Мой гнев вернулся в туже секунду.

— Вы что шпионите за мной? Что значит «как я живу»? Есть ли деньги у моих дедушки с бабушкой? — я в отвращение помотала головой.

— Да они у них есть, но не столько сколько их у Вас. Всё равно я не понимаю, какое это имеет значение.

Я пошла от него по направлению к двери.

— Остановись! — приказал он и я замерла. — Деньги для меня не имеют значения. А вот личность. Твои бабушка с дедушкой достойные люди и надежные.

— Что, достойны того, чтобы починить Вашу картину?

— Нет. Вполне достойны, чтобы заслужить моё доверие. Если понадобиться когда-нибудь раскрыть себя.

Когда смысл его слов стал до меня доходить, моя спина напряглась. Он, оказывается, следил за моей семьей, чтобы выяснить достаточно ли я хороша для Винсента. Его должно быть еще не уведомили, что все определенно и бесповоротно закончено.

— Такой необходимости не возникнет. Не беспокойтесь, господин Гримод, я больше не намерена тревожить вашу устроенную драгоценную жизнь.

Тут я в ужасе почувствовала, как по моей щеке скатилась слеза, и я, сердясь на себя за это, её стерла.

Резкие черты его лица смягчились. Дотронувшись слегка своими пальцами до моей руки, он сказал:

— Но милое дитя, ты должна вернуться. Ты нужна Винсенту. Он безутешен.

Я посмотрела вниз и покачала головой. Жан-Батист взял меня за подбородок своими идеально наманикюренными пальцами и поднял его, наши глаза встретились.

— Он готов пойти на любые жертвы, лишь бы быть с тобой. Ты не должна ничего ни нам, ни ему, но я очень прошу тебя, выслушай его.

И моя решимость начала таять на глазах.

— Я подумаю над этим, — наконец, прошептала я.

Он удовлетворенно кивнул.

— Благодарю.

Его голос дрогнул, когда он произносил эти слова, должно быть такое можно редко от него услышать. Он быстро пошел к дери и начал спускаться по лестнице, когда я услышала шум поднимающегося лифта. Из него вышла Мами вошла, глядя в свой блокнот, а потом подняла глаза на меня и прошла через дверной проем. Оглядывая, в замешательстве пустую студию, она спросила: