Розамунд Пилчер - Фиеста в Кала Фуэрте

Увидев это, Селина сказала:

— У вас же только что прошел дождь.

— Впервые за несколько месяцев. Воды нам никогда не хватает. Рек нет, одни родники. Солнце всегда жаркое, и земля очень быстро пересыхает.

— Ночью, когда мы летели над Пиренеями, была сильная гроза.

— На Средиземном море уже много дней плохая погода.

— В марте всегда так?

— Нет, обычно в марте тепло. — И тут, как бы в подтверждение его слов, в разрыве между облаками показалось солнце, заливая все вокруг золотистым светом. — Прямо над нами, — продолжал Тони, — город Сан-Антонио. На вершине — кафедральный собор — очень древний, укрепленный как крепость.

— Укрепленный?

— Ну да. От кого только ни приходилось отбиваться — и финикийцы тут побывали, и пираты, и марокканцы. Эти вообще несколько веков здесь хозяйничали.

Город на фоне моря казался изысканным серебряным украшением. По склону горы были разбросаны белые дома, увенчанные стройными башенками, а над ними высился шпиль собора.

— Мы не поедем через Сан-Антонио?

— Нет, эта дорога ведет прямо на Кала Фуэрте. — Помолчав, Тони спросил: — Вы впервые на острове? А отец постоянно здесь живет?

Следя за медленно поворачивающимися крыльями ветряной мельницы, Селина ответила:

— Да, впервые.

— Кала Фуэрте вам понравится. Махонькая деревушка, но очень красивая. Туда приезжает много яхтсменов.

— Мой отец яхтсмен. — Эти слова вырвались у Селины непроизвольно, но, произнесенные вслух, как будто стали реальностью. У меня есть отец. Он живет в Кала Фуэрте. В доме, который называется Каса Барко. Он яхтсмен. Облака рассеивались, все чаще открывая солнце, и постепенно, словно бы нехотя, перемещались на край горизонта. Остров купался в теплых солнечных лучах. Селина закатала рукава своего незаменимого в дальних странствиях платья и опустила стекло; пыльный душистый ветер растрепал ее волосы. Они проезжали через деревеньки и маленькие городишки, где в домах из золотистого камня окна были закрыты ставнями, а двери, наоборот, открыты, только завешены занавесками из нанизанных на шнурки колечек; перед домами сидели на табуретах старухи, лениво переговариваясь или приглядывая за внуками; их узловатые пальцы быстро двигались: старухи вышивали либо плели кружева.

Машина въехала в Курамайор, сонный городок с желтовато-белыми домами и узкими улочками, и Тони, проведя тыльной стороной ладони по губам, заявил, что ему хочется пить.

Селина, не совсем понимая, как должна реагировать, промолчала.

— Неплохо бы выпить пива, — продолжал Тони.

— Я... я бы вас угостила пивом, но у меня нет денег.

— Я сам себе куплю, — сказал Тони. Улочка упиралась в большую вымощенную булыжником площадь, на которой стояла высокая церковь, росли пышные деревья и было несколько лавчонок. Тони покружил по площади, пока не увидел достойное его внимания кафе. — Это подойдет.

— Я... я вас подожду.

— Вам тоже нужно что-нибудь выпить. Жарко становится. Я принесу. — Селина начала было отказываться, но Тони ее оборвал: — Ваш отец вернет мне деньги.

Селина села за маленький железный столик перед кафе. За ее спиной, в баре, Тони беседовал с хозяином. Появилась стайка возвращающихся из школы девчушек в синих льняных передниках и белоснежных носочках. Они выглядели просто прелестно — опрятные, с яркими лентами в черных волосах и золотыми сережками в ушах, со стройными, покрытыми золотистым загаром ножками и остренькими, ослепительно белыми зубами.

Заметив, что Селина на них смотрит, девочки захихикали. Две самые смелые подошли к столику; в их черных, как виноградины, глазах сверкали веселые искорки. Селине захотелось сделать им что-нибудь приятное; открыв сумку, она вытащила длинный карандаш с выдвигающимся грифелем и желто-синей кисточкой на конце и положила на раскрытую ладонь, показывая, что его можно взять. Девочки застеснялись, но потом одна, с длинной косой, опасливо, словно карандаш мог ее укусить, решилась. Тогда вторая трогательным движением протянула руку Селине, вероятно тоже рассчитывая получить подарок. Ручка была пухлая и гладкая, с золотым колечком на пальце.

Из бара вышел Тони с баночкой пива и стаканом апельсинового сока для Селины. Дети, испугавшись, разлетелись как стайка голубей, прихватив с собой карандаш с кисточкой. Селина проводила их восхищенным взглядом. Тони сказал:

— Наши малышки... — с такой нежностью и гордостью, будто это были его собственные дети.

Путешествие продолжалось. Характер местности резко изменился: теперь дорога бежала вдоль горной гряды, а поля отлого спускались к морю и терялись в дымке где-то у далекого горизонта. Часа через три Селина увидела перед собой на верхушке горы силуэт креста, четко выделяющийся на фоне неба.

— Что это? — спросила она.

— Крест Сан-Эстабана.

— Один крест? На вершине?

— Нет, там большой монастырь. Закрытый орден.

Деревня Сан-Эстабан лежала у подножья горы, в тени монастырских стен. Знак на перекрестке в центре указал наконец-то на Кала Фуэрте — раньше таких знаков Селина не видела. Тони свернул направо, на дорогу, спускавшуюся с горы между оливковыми рощами, лужайками, поросшими кактусами, и купами благоухающих эвкалиптов. Берег впереди казался обнесенным сплошной стеной пиний, но, когда они приблизились, Селина разглядела за деревьями отдельные белые домики в садах, где росли ярко-розовые, голубые и алые цветы.

— Это Кала Фуэрте?

— Si.

— Непохожа на другие деревни.

— Да, это курорт. У многих здесь свои виллы, люди приезжают на все лето. Не знали? В жаркое время тут полно туристов из Мадрида и Барселоны.

— Понятно.

Они въехали под прохладную, пахнущую смолой сень пиний. Миновали ферму, оглашаемую писком цыплят, несколько домов, винный погребок; затем дорога уперлась в маленькую площадь, посреди которой одиноко торчала раскидистая пиния. На площади находилась лавка; перед ней были навалены груды овощей, а в витрине выставлены сандалии на веревочной подошве, фотопленки, соломенные шляпы и открытки. Напротив красовался оштукатуренный белый дом в затейливом марокканском стиле; перед домом на вымощенной плитами террасе стояли столики и стулья. Вывеска над дверью гласила: «Гостиница Кала Фуэрте». Тони затормозил под деревом и выключил мотор. Пыль осела; воцарилась тишина.

— Приехали, — сказал Тони и вылез из машины.

Селина тоже вышла. Лицо ей обвеял ласковый бриз. На площади почти никого не было — только какая-то женщина, вероятно владелица лавки, накладывала картошку из корзины в бумажный пакет, да несколько ребятишек играли с собакой. На террасе перед гостиницей сидела супружеская чета в кардиганах домашней вязки — явно англичане; оба сосредоточенно писали открытки. Они посмотрели на Селину, узнали в ней свою соотечественницу и поспешно отвели глаза.