Розамунд Пилчер - Дорога к любви

В половине двенадцатого пришел посетитель, который изъявил желание купить картину. Это был американец, остановившийся в отеле «Хилтон». Он хотел увидеться с Бернстайном. Секретарша Пегги взяла у него визитную карточку, вежливо попросила подождать и зашла в кабинет Роберта.

— Господин Морроу, там пришел американец, — она взглянула на визитную карточку: — Лоуэл Чик. Он был у нас неделю назад, и господин Бернстайн показал ему «Оленей» Бена Литтона. Гость захотел купить картину, но ушел, так ничего и не решив. Он сказал, что ему надо подумать.

— Вы сказали ему, что господин Бернстайн сейчас в Эдинбурге?

— Да, но он не может ждать, так как завтра уезжает в Штаты.

— Хотелось бы поговорить с ним, — сказал Роберт.

Он встал и, пока Пегги шла к двери, чтобы пригласить иностранца, быстро навел порядок на письменном столе — сложил стопкой письма, вытряхнул пепельницу в ведро, затолкнул его носком ботинка под стол.

— Господин Чик, — представила Пегги посетителя.

— Здравствуйте, господин Чик. Меня зовут Роберт Морроу. Я партнер Бернстайна. К сожалению, он сегодня в Эдинбурге. Быть может, я смогу быть вам полезным?

Лоуэл Чик был маленького роста, крепкого телосложения, одет в плащ и шляпу с узкими полями. Одежда вся намокла — видно было, что он приехал не на такси. Роберт помог гостю снять плащ, и он остался в несминаемом темно-синем костюме и нейлоновой рубашке в розовую полоску. Американец носил очки без оправы, по его серым холодным глазам нельзя было судить ни о его познаниях в искусстве, ни о состоянии его финансов.

— Большое спасибо, — поблагодарил господин Чик. — Какое ужасное утро!

— И не похоже, чтобы дождь собирался прекратиться… Сигарету, господин Чик?

— Нет, спасибо. Я уже не курю. — Он с достоинством кашлянул. — Жена заставила бросить.

Роберт и Пегги усмехнулись, услышав, что янки подчинился женскому капризу. Чик, казалось, не заметил этого. Американец придвинул стул и сел, закинув ногу в черной лаковой туфле на ногу. Он явно чувствовал себя как дома.

— Я был здесь неделю назад, господин Морроу, и господин Бернстайн показал мне картину Бена Литтона. Возможно, ваша секретарша сообщила вам…

— Да. Вы говорите о картине с оленями?

— Хотелось бы еще раз посмотреть ее, если можно. Я возвращаюсь завтра в Штаты, и мне нужно принять решение.

— Конечно.

Картина дожидалась решения господина Чика на том же месте, где Маркус оставил ее, прислонив к стене. Роберт выдвинул мольберт на середину комнаты, развернул к свету и аккуратно поставил на него картину. Это было большое полотно, написанное маслом. Три оленя в лесу. Свет проникал сквозь едва обозначенные ветки, белая краска была нанесена так, что изображение приобретало необъяснимую таинственность. Но самое оригинальное заключалось в том, что картина была написана не на полотне, а на джуте, и грубые переплетения этой ткани сделали мазки кисти художника размытыми, подобно фотографии, снятой с удлиненной экспозицией.

Американец пододвинул поудобнее свой стул, и его очки блеснули. Роберт незаметно отошел подальше, чтобы никоим образом не помешать господину Чику составить свое мнение. Теперь картину ему заслоняла круглая, стриженная под ежик голова клиента. Лично ему картина нравилась. Он не был поклонником Бена Литтона и считал его работы надуманными и не всегда понятными. Возможно, они были отражением личности художника. Но эта удивительная лесная картина приковывала к себе внимание и никогда не надоедала.

Господин Чик поднялся со стула, подошел к картине, внимательно вглядываясь в нее, вновь откинулся назад и наконец перегнулся через край письменного стола.

— Как вы думаете, господин Морроу, — спросил он, не оборачиваясь, — почему Литтон вдруг захотел рисовать на мешковине?

Слово «мешковина» вызвало у Роберта приступ смеха. Его так и подмывало бесстрастно ответить: «Может, просто под руку попался старый мешок», — но господин Чик вряд ли понял бы его юмор. Клиент пришел, чтобы вложить деньги — а это серьезное дело. Роберт подумал, что, покупая картину Литтона, американец надеется в будущем выгодно продать ее.

Он сказал:

— Затрудняюсь ответить вам, господин Чик, но согласитесь: это делает картину необычной.

Гость обернулся и холодно улыбнулся Роберту через плечо.

— В отличие от господина Бернстайна, вы не слишком разбираетесь в таких вещах.

— Да, — согласился Роберт, — боюсь, что так.

Чик вновь погрузился в созерцание картины. Установилась долгая тишина. Роберт отвлекся. Его внимание привлекли звуки — тиканье наручных часов, шум голосов за дверью, громоподобный гул Пикадилли, напоминающий далекий прибой.

Американец шумно вздохнул, похлопал себя по одному, затем по другому карману, пытаясь что-то найти. Наверное, носовой платок или мелочь на такси, чтобы вернуться в свой «Хилтон». Гость явно уже думал о чем-то другом. Роберт не убедил его купить полотно Литтона. Клиент, похоже, собирался извиниться и откланяться.

На самом же деле Чик просто искал свою ручку. Обернувшись, Роберт увидел в другой его руке чековую книжку.

Когда дело было сделано, Чик расслабился и стал совершенно нормальным человеком, даже снял очки и спрятал их в кожаный с тиснением футляр. Он согласился выпить, и они с Робертом немного посидели за стаканом шерри. Говорили о Маркусе и Бене Литтоне, а также о двух или трех картинах, которые купил Чик во время последнего приезда в Лондон и которые образуют, вместе с последним приобретением, ядро небольшой частной коллекции. Роберт рассказал ему о ретроспективной выставке Бена Литтона, которая проходила в апреле в Квинстауне, штат Вирджиния, и Чик сделал пометку в своей записной книжке. Затем оба встали, Роберт помог Чику надеть плащ, подал шляпу, и они на прощание обменялись рукопожатиями.

— Рад был познакомиться, господин Морроу, приятно иметь с вами дело.

— Надеюсь, мы увидимся в следующий ваш приезд в Лондон.

— Надеюсь, что я вскоре приеду.

Роберт распахнул дверь, и они вышли в галерею. Здесь проходила двухнедельная выставка картин с изображением птиц и животных художника из ЮАР с непроизносимым именем — человека из низов, который каким-то невероятным образом научился рисовать. Маркус познакомился с ним в прошлом году в Нью-Йорке, и работы африканского художника произвели на британского бизнесмена глубокое впечатление. Тогда Маркус сразу же пригласил его устроить выставку в Лондоне. И вот яркие картины украшают оливково-зеленые стены галереи Бернстайна в это мрачноватое утро; казалось, они наполняют зал красками и солнцем другого, более здорового климатического пояса. Критика восторженно приняла выставку. За десять дней, прошедших со дня открытия галереи, проданы были все картины до одной.