Лайза Хоган - Во имя любви

Алекс обхватил себя руками за плечи, ощущая под пальцами давние шрамы, полученные в битве под Толосой вскоре после встречи с Барнабе. Все известные ему рыцари бывали ранены по несколько раз за жизнь, все были украшены шрамами. Для человека его профессии шрамы служили чем-то вроде знаков отличия. Его собственные раны были залечены весьма недурно для тринадцатого века — если он не умер, значит, лекари оказались достаточно искусны. Конечно, никто не зашивал раны, к ним просто прикладывали сырое мясо, чтобы они быстрее зажили. Алекс так привык к шрамам, что даже не замечал их, если они не болели.

Но Фелиса заметила… Она пожалела его за прошлую боль точно так же, как пожалела за одиночество, на которое он обрек себя.

За крохотным окошком подземелья начинало светать. В сером предутреннем сумраке виднелись купы роз и альпийские горки там, где некогда располагался скромный садик короля Диего и глубокий колодец. В жилом крыле дворца светилось одно-единственное окно, все остальные были темными. И Алекс не мог не подумать, что это окно Фелисы. Наверняка она сидит одна в своих роскошных апартаментах и мечтает о нем, такая же одинокая и печальная, как он сам… Они созданы друг для друга, идеально подходят друг другу телом и душой — и Алекс знал, что принцесса тоже это чувствует.

Но они не будут вместе, пока над ним тяготеет проклятие… Если, конечно, от него вообще есть избавление. Принцесса не может ждать его вечность. Ей нужно найти себе кого-то другого, и он, Алекс, должен отпустить ее. Как некогда должен был отпустить Хуану, несмотря на отчаянное желание сохранить любимую женщину хотя бы на короткий срок…

Алекс тяжело вздохнул, поворачиваясь к своему столу, заваленному манускриптами. По крайней мере, с приездом Питера дела пойдут быстрее, и, возможно, поиски увенчаются успехом… Или хотя бы присутствие еще одного человека в книгохранилище поможет ему бороться с все возрастающим вожделением к принцессе Фелисе.

Пожалуйста, Господи, пусть все получится! — подумал он, на миг закрывая глаза. Никогда еще Алекс не встречал человека, более близкого ему по духу… И никогда еще не испытывал столь безнадежного одиночества.

Принцесса сидела в кресле и изучала расписание. Как всегда, листок со списком дел на день лежал у нее на столе, заботливо приготовленный Хосефиной. Однако Фелиса не могла сосредоточиться. В ее прекрасных комнатах ничего не изменилось, но она изменилась целиком и полностью. Больше всего на свете ей хотелось бросить дурацкий листок в угол, пойти в книгохранилище и, как только Алекс откроет ей дверь, запечатать ему губы поцелуем… Раньше, чем он заговорит, возразит ей, напомнит о долге. И тело ее, и душа стонали от тоски по его прикосновениям, от воспоминаний, как нежные и сильные руки гладили ее по спине, перебирали волосы. Он так хотел ее! Фелиса не могла ошибиться, она чувствовала в его поцелуях страсть и жажду. Почему же тогда он остановился на полпути?

Она смяла листок с расписанием. И вдруг заметила на столе еще один, исписанный аккуратным мелким почерком Маннеса. Сердце Фелисы болезненно сжалось.

Как она могла забыть? Ведь она же обещала зайти почитать на ночь маленьким племянникам! Гисабель и Педро, должно быть, ждали ее допоздна. Представить страшно, как расстроились бедные малыши и как обиделся Маннес! Вот и первые плоды ее безумного увлечения: она забыла о трех близких людях, которые на нее рассчитывали.

Фелиса поспешно пробежала записку глазами. Потом, до крайности изумленная, перечитала снова, думая, что, должно быть, неправильно поняла. Маннес не мог иметь этого в виду!

Милая сестра, — писал ее брат, — не знаю, намеренно или случайно ты не пришла, как обещала, почитать вчера вечером моим детям. В любом случае, спасибо тебе. Это пошло нам троим на пользу. Гисабель и Педро сначала огорчились, а затем попросили почитать меня. Впервые за долгое время я провел несколько часов со своими детьми, и, надо сказать, это принесло нам всем немало радости. Мы читали сказки, пели друг другу песенки, и оказалось даже, что я не разучился смеяться. Ничего подобного не произошло бы, если бы кто-то не дал мне толчка в нужном направлении. Выяснилось, что мы с детьми по-прежнему умеем радоваться обществу друг друга — не правда ли, это великое открытие?

После того как малыши уснули, я позвонил Хосефине, чтобы спросить, где ты. Так я узнал — вернее, получил напоминание, — что сегодня твой день рождения. Пожалуйста, прости, что я до сих пор не поздравил тебя. И прими мои запоздалые пожелания счастья. Надеюсь, ты хорошо отдохнешь сегодня вечером. Ты заслужила хоть немного радости и покоя уже за твою неоценимую поддержку, которую оказала мне и детям после смерти Хелены. Ты так много сделала для семьи, что я не берусь это перечислять. Только сегодня, когда ты не явилась на прием, я осознал, сколь многим ты для нас жертвуешь и как мало получаешь благодарности.

Прими же мою благодарность вкупе с извинениями. Гисабель и Педро приготовили для тебя маленькие подарки. И если завтра вечером ты найдешь время, мы хотели бы устроить для тебя семейное чаепитие. Однако если у тебя другие планы, будь добра, не отказывайся от них ради того, чтобы доставить нам удовольствие.

С любовью,

Фелиса почувствовала в глазах предательскую влагу. Она-то ожидала обвинений, а получила благодарность! Но сомневаться в искренности брата было невозможно. С ума сойти: ее благодарили за отказ от выполнения долга!

Она расправила листок с расписанием и добавила строчку-напоминание: «Вечер — Маннес и дети, чаепитие» . Потом откинулась на спинку кресла и предалась размышлениям, которые мучили ее ночь напролет.

Алекс Вуд, нежный и любящий. Алекс, носящий в душе и на теле следы неизвестной ей трагедии. Алекс, отказывающийся раз за разом говорить о себе…

— Почему, Алекс? Почему ты не доверил мне своего горя? — прошептала она, запуская пальцы в волосы.

Какую страшную тайну хранит этот человек? И почему так настойчиво советует ей встречаться с мужчинами — другими мужчинами, — если она ясно видит, что он любит ее?

Придя к неожиданному решению, Фелиса потянулась к телефону. Через несколько минут она уже соединилась по собственной линии с шефом дворцовой службы безопасности Луисом Альваресом. Она быстро объяснила, чего именно хочет, и попросила полной конфиденциальности.

— Эта информация нужна мне лично, Луис. Я не хочу, чтобы вы делились ею с кем-то еще, и ни в коем случае не стоит использовать ее против мистера Вуда! Я бы попросила вас также не говорить ничего моему отцу.

— Как скажете, ваше высочество, — отозвался Луис, бывший глава детективного агентства, прозванный «леонским Шерлоком Холмсом». — Думаю, через несколько дней у меня будет что вам сообщить.