Татьяна Веденская - Зеленый подъезд

В общем, мечтала я, мечтала о морях и прочих водоемах планеты. А тут... Проблемы и претензии, и у Миши такое смешное надутое лицо и дрожащие губы. Ой, хочу на работу!

– Не ерничай.

– Ты что, всерьез взываешь к моей совести? – я аж усмехнулась.

– Человеку два годика, а ты портишь с утра праздник.

– Да это вы мне портите выходной. А у меня всего один выходной!

– И это твоя беда.

– В каком это смысле? – опешила я. – Беда, что у меня много работы? Так ведь и много зарплаты я мимо тебя не проношу.

– Мне на твою зарплату плевать, – гордо отмахнулся Михайло.

– Интересно, – решила наконец завестись и я. Разомнемся, по крайней мере.

– Я в состоянии обеспечить свою семью. Я только надеялся, что на работе ты развеешься.

– В каком смысле? По ветру? – вытаращилась я. Опа, покраснел. Один – ноль.

– Язвишь? В смысле, просто к тебе вернется интерес к жизни.

– А куда он уходил? – Два – ноль. Даже настроение поднялось.

– Ну тебя. Ребенок тебя не видит. Во сне бредишь английским и какими-то отелями, зведочными или черт-те какими. Слова не скажи – раздражаешься.

– Твои предложения? – уточнила я.

– Может, тебе стоит посидеть какое-то время дома? – с деланым равнодушием бросил он. Однако это предложение, по-видимому, отражало его самые тайные, самые заветные устремления. Вот чего хочет мой спаситель.

– Забавно. И зачем, позволь спросить? Чем мне дома заниматься? Предаваться тоске? Гладить тебе трусы?

– Ну почему? Незачем все утрировать. Ведь ты так устаешь. – Он всплеснул руками и попытался по-отечески приобнять меня.

– И почему бы мне не уставать? Все на работах устают. – Я категорически вырвалась и вскочила.

– Ты – не все. И сама прекрасно это знаешь!

– Ну-ка, с этого места поподробнее. Что это за группа избранных, в которую ты меня вписал?

– Ну...

– Не тяни! Наркоманы? Убийцы? Алкоголики? Антисоциальные опущенные бомжи? Что-нибудь еще? – Я озверела. Как он смеет причислять меня к сонму ублюдков и идиотов! Что он обо мне знает?

– Алиса, ну зачем ты так? Ведь я же волнуюсь, – запричитал он.

– О чем? Думаешь, я не знаю, что ты во сне мне проверяешь руки? Что ты там ищешь? Следы уколов?

Мишка поник, свесил голову. Я поняла – именно их, родимых, он и искал. А ведь мог бы уже хоть немного мне доверять. В этом-то отношении – уж точно. До какой же степени он меня не знает! Я была потрясена.

– Алиса, деточка, не кричи так. Ты волнуешь ребенка, – просунула в дверь голову мамочка. И почему меня так бесит его положительная семейка?

– И что? Сама родила, сама и волную. Переживет. Вы мне лучше скажите – вы, например, тоже меня за наркоманку держите? Отвечать быстро, смотреть в глаза!

– Остановись, как ты разговариваешь с мамой!

– Мишечка, боже ж мой, у меня дежавю! Я этот упрек уже слышала. От своего папочки. Держите меня семеро! Снова я с мамочкой не так разговариваю! С такой-то матерью я не так разговариваю! – Я хохотала и быстро одевалась. Все-таки голой вести подобные дискуссии как-то не с руки. Свитер будет наподобие бронежилета, джинсы – окоп. Станем недоступны для огня противника.

– Перестань! Где бы ты была сейчас, если бы не мы с мамой! – закричал Миша и окончательно покрылся боевыми адреналиновыми пятнами. Надо же, у моего плюшевого зайца внутри запрятаны саблезубые тигры. Кто бы мог подумать!

– И где бы я была? Поясни мне. Так, для справки.

– Я не хочу об этом говорить, – сник он и как-то сразу сдулся, словно проколотый воздушный шарик.

Я спокойно вышла из комнаты, взяла на кухне стакан воды, влила его в себя, вернулась в свою десятиметровую камеру пыток и присела на край кровати.

– Давай-ка я сама попробую договорить. А если ошибусь – поправь. Ты и вправду считаешь, что вытащил меня со дна самой нижней пропасти? Протянул руку помощи оступившемуся товарищу? Не дал пропасть? Что молчишь?

– А чего говорить? Все так и было. Вспомни, в каком состоянии ты уезжала из Питера.

– Ага. В состоянии. А тебе не приходило в голову, что это мое так называемое состояние было вызвано только что произошедшим в доме убийством? Причем с покушением и на мою жизнь тоже. От этого любой впадет в так называемое «состояние». Или что я была измотана долгими тяжелыми месяцами беременности? Что я исхудала от голода, так как питалась тем, что украду у нищей пенсионерки Ванессы? А также и то, что за твою протянутую мне руку помощи я вот уже год живу с тобой, сплю с тобой, играю в счастливую семью? И если бы ты хоть словом, хоть жестом дал мне понять раньше, что тебе это в тягость, я давно бы убралась отсюда. Слава богу, теперь я уже справилась бы и сама.

– Что ты мелешь, как это – в тягость? Я же так люблю тебя! – закричал Миша и принялся противно и слюняво целовать меня куда придется.

– Прекрати! Ты только что сказал, что не оставлял меня из чистого сострадания. Что без тебя я бы в три секунды пропала! Твое благородство зашкаливает. Даже преподобные отцы перед тобой – толпа шаловливых школяров. Так?

– Я дурак. Прости. Только не уходи. Только не это. Давай все забудем.

Я металась по квартире, наскоро собирая вещи, а он семенил следом и хватал меня за руки. Мы побегали еще минут десять, и я выдохлась. В конце концов, он в чем-то прав, хотя претензии к моей работе совершенно дики. Но бросить его вот так, после скандала, я не хотела. Некрасиво это, да и у меня ничего не готово. Не желаю я по улицам болтаться с двухлетней малышкой, да еще в ее день рождения.

– Ты не уйдешь? – заискивал Миша.

– А как ты хочешь? – спросила я и посмотрела ему в глаза.

– Я больше всего боюсь, что ты уйдешь.

– Тогда я останусь, – сказала я. Все-таки нет в мире справедливости. Вот что бы мне не полюбить его? Ан нет.

На радость маме, мы все-таки собрались за семейным столом. Был торт с двумя толстенькими свечками, были колбаса, холодец, неизменная помесь овощей, майонеза и яиц. Бедняга Оливье переворачивался в гробу от наших совковых салатов, а мы – ничего, лопали. С детства и, по-видимому, навсегда вид этого крошева, жареной курицы и запах литовских шпрот создают для меня атмосферу большого-большого праздника. Леська устала от обилия игрушек и внимания, висела на руках и капризничала, отчего я раздражалась, Мишка волновался, а мама всех старалась успокоить. Золото, а не женщина. Эх, никогда мне не стать такой.

– Давайте выпьем за здоровье Олесеньки, – четко выполнял функцию тамады папа.

Мы выпили за ее здоровье по рюмочке клюквенной настойки собственного (маминого, естественно) приготовления. Потом еще по рюмочке за мое здоровье, за счастье семьи, за материальное благополучие. За мир во всем мире я пить уже отказалась. После всех похождений единственным допингом, от которого меня не шарахало в сторону, оставались сигареты. Однако Миша не был так категоричен. Счастливо вцепившись в мой бок одной рукой, другой он лихо опрокидывал в себя рюмку за рюмкой, отчего его мама стыдливо отводила глаза и вздыхала: