Абигайль Кейси - Гадание на розах

Впрочем, на прощание опытный врач посоветовал раненому на период адаптации ограничить передвижение, чтобы избежать каких-либо осложнений.

Не успел внедорожник скрыться за поворотом, как шустрая аспирантка прикатила из чулана инвалидную коляску, в которой дедушка встретил болезнь Альцгеймера.

Коляска пришлась в самую пору русскому медведю — и плед тоже, любимый плед старика, обожавшего сиживать на террасе и следить в бинокль за облаками, облаками, не знающими, Что такое хронические болезни.

В небе, таком же голубом и ясном, как глаза хлопочущей аспирантки, не было ни облачка.

Но Глория Дюбуа все равно оставила коляску с Георгием Орловым на террасе и убежала готовить обещанный шикарный обед.

Русский пациент направлял двенадцатикратный морской бинокль то на пустой корт с провисшей сеткой, то на бассейн, манящий прохладной водой, то на кусты роз, которых здесь произрастало немыслимое количество.

От переездов и смены транспорта сквозная рана серьезно побаливала, но, как ни странно, эта боль только радовала, напоминая молодому человеку, что он жив и что все самое главное в его жизни — еще впереди.

Бинокль нацелился на корт.

Пуля библиотечной дурочки спровоцировала все эти события, далекие от академической размеренности, ученой сухости.

Бинокль скользнул по бассейну.

А что-то будет дальше, что будет дальше?

Окуляры заметались по розам от куста к кусту, от клумбы к клумбе, от шпалеры к шпалере.

Постепенно боль стихла, и русский пациент задремал.

Хозяйка, стараясь не шуметь, выкатила на веранду сервировочный столик из красного дерева, столик, полный яств.

Хозяйка принесла бутылку старинного бургундского и пару хрустальных фужеров.

Хозяйка устроилась в кресле-качалке, чтобы беспрепятственно любоваться спящим гостем.

…Но от неловкого движения боль в ране возобновилась, и Георгий Орлов выпал из короткого тяжелого сна, в котором было что-то чрезвычайно неприятное и чрезвычайно нехорошее, абсолютно неосязаемое и бесформенное.

Русский пациент мгновенно забыл тревожный сон, увидев голубые до изумления глаза напротив, глаза, устремленные в его душу, в его сердце, в его сущность, в его подсознание — и даже глубже.

За таким обедом слова были не нужны.

С таким вином слова казались излишними.

Только переглядывание.

Только улыбки.

Оба понимали друг друга без слов, как будто такой обед на двоих был им давно привычен, как рядовой семейный ритуал.

Так же молча прошла и послеобеденная экскурсия по особняку.

Среди потемневших картин.

Среди громоздкой мебели.

Среди ковров, украшенных перекрещенными саблями.

В этом доме Глория Дюбуа знала каждую вещь — от бронзового подсвечника до камина.

Девочка играла в спальне бабушки в прятки.

Девочка затевала в кабинете деда игру в жмурки.

Девочка отыскивала в зале под рождественской елкой подарок.

Девочка взрослела под куранты напольных часов.

И теперь Глория посвящала в свое недавнее прошлое человека, который сделал все, чтобы она вернулась сюда, а не осталась лежать на холодном библиотечном полу в луже собственной крови, в малом читальном зале, где высокие окна и купол, на котором резвятся кудрявые амуры.

Слова казались лишними…

Только к вечеру неопытная сиделка сумела приноровиться к «однорукому» пациенту.

Главное заключалось в том, чтобы Георгию Орлову было удобно сидеть и лежать.

Идеальным во всех отношениях местом для израненного симпатяги оказался старый кожаный широкий диван — на этом лежбище обычно читал толстые романы покойный дедушка, тот самый, в честь которого бабушкина роза получила название «Ночной поцелуй».

Устроенный по-королевски, Георгий Орлов на пару минут остался один.

Сиделка, вспомнив о чем-то важном, обеспокоилась и торопливо удалилась.

От нечего делать русский пациент начал самым пристальным образом изучать пейзаж, который висел напротив дивана.

Хлопковое поле в период созревания было исполнено в манере скучного реализма. До горизонта тянулись кусты, опушенные белым золотом. Но под безжалостным солнцем не было видно ни одного человека. Ни на ближнем плане, ни на среднем ни, тем более, на дальнем. Только стройные ряды хлопковых кустов и небо.

— Девятнадцатый век, — сказала вернувшаяся аспирантка. — Неизвестный автор.

— Скорей всего, картину писал раб?

— А ты что, и в живописи разбираешься? — иронично спросила Глория, которой в свое время прозрачно намекнули, за чей счет было накоплено состояние Дюбуа.

— Нет, определенно — раб. — Георгию Орлову надоело изображать тихоню и недотепу из инвалидной коляски. Покатались, и хватит. — Да, раб и к тому же черный.

— У нас теперь говорят — афроамериканец.

— Как ни назови, все равно — невольник, привезенный в цепях и проданный за гроши — нет, за американские центы.

Благовоспитанную американку возмутило неуважение к политкорректности.

— А ты хоть знаешь, сколько долларов стоил хороший работник?

— Меня не интересует, кого и за сколько покупали и продавали.

— А знаешь, во сколько обходился один день содержания взрослого мужчины на плантации?

— Только не надо сочинять, что хозяева берегли и холили рабов.

— А у вас тоже было крепостное право!

— Это лишь в европейской части России. Ни в Сибири, ни, тем более, на Дону никогда не было помещиков!

Георгий Орлов гордо взмахнул здоровой рукой и едва не вышиб из рук сиделки поднос, на котором стояли стаканы, до краев наполненные гранатовым соком.

— Так что мои предки были свободными людьми!

— А мои владели рабами, — заупрямилась аспирантка. — Потому что не было другой технологии выращивания хлопка.

— Да, использовать людей вместо тракторов и машин гораздо экономичней.

— Да, мои предки их обували, одевали, кормили, а особо одаренным предоставляли возможность учиться!

— В Гарварде.

— И вообще, мы избрали президентом страны чер… — Глория Дюбуа вовремя остановилась. — Афроамериканца.

— Ну и что — и у нас в Кремле когда-то сидели грузин с усами и хохол кукурузный.

На этих словах оба спорщика одновременно почувствовали всю неуместность рассуждений о давно минувших днях.

— Ты будешь наконец пить этот проклятый сок?

— Надеюсь, гранаты собраны не ра… — Георгий Орлов осекся и примирительно добавил: — Не афроамериканцами.

Глория Дюбуа поставила поднос на столик у дивана.

— Из-за этой картины я забыла самое важное.

— Королева, прости, я был неправ.

— Зато мы получили хорошую психологическую разрядку.

— Так про что ты забыла?

— А вдруг тебе ночью станет плохо?

— Думаю, вряд ли.