Сьюзен Виггс - Летнее убежище

— Странно это звучит — обслуживающий персонал. — Клэр не приходилось жить в местах, где комнаты убирают горничные.

— Это индейское выражение, на самом деле оно значит: «иди сюда и побудь со мной».

Ей стало жарко.

— Думаю, вам лучше уйти.

— Как скажете.

Но вместо того чтобы направиться к выходу, он подошел и осторожно прижал ее к стойке.

Она положила руки ему на плечи, но не оттолкнула его. Он был такой сильный, такой надежный. А потом он поцеловал ее — сначала только слегка коснулся ее губ, а затем прильнул в долгом поцелуе, так что у нее закружилась голова.

Наконец, ей удалось отстраниться.

— Что вы делаете? — прошептала она.

— Целую вас на ночь.

— Этого нельзя делать!

— Но я уже сделал, и мне хочется повторить.

— Прекратите, Росс. Это дурно во всех отношениях…

— Но почему-то ужасно приятно! — Он взял ее лицо в ладони. — Вы знаете, когда я в последний раз целовал женщину?

— Двадцать четыре часа назад.

— Но до этого прошло больше двух лет. Черт, вы такая прелесть!

— А теперь вам нужно идти. — Но она не могла сдвинуться с места, да и не хотела. Она готова была всю ночь простоять в его объятиях.

— Еще минуту.

Он нагнул голову и снова прижался к ее губам. Она твердила себе, что должна немедленно оттолкнуть его, уйти, но сердце ее не слушалось. Ее охватило нестерпимое желание — не столько его поцелуев и ласки, а вот этого ощущения близости, сознания, что она ему нужна. Он хотел, чтобы она открыла ему свое подлинное лицо, и в первый раз это показалось ей возможным. Но прежде необходимо честно предупредить его, чем он рискует.

— Росс, — шепнула она ему на ухо, — мне нужно кое-что сообщить вам о себе.

— Меня интересует абсолютно все: ваши любимые песни, книги, цвет. Я хочу знать, какие обои в вашей комнате как вы дышите во сне…

— Я говорю не об этом.

О, если бы все было так просто! Она хотела бы сказать ему все, кроме правды. Она попыталась представить, как это прозвучит: «Я видела, как один коп совершил два убийства, и он убьет меня, если разыщет».

Это испортит все настроение.

Он продолжал целовать ее поднятое к нему лицо, горло…

— А что, если мы еще немного поцелуемся, а потом вы мне все расскажете?

— Хорошо, только…

В комнате Джорджа раздался какой-то стук. Росс отскочил, будто его обожгли.

— Дед!

Они ворвались в его комнату. Прибор для связи валялся на полу — видимо, он потянулся за ним и столкнул.

— У него приступ, — подбежав к кровати, сказала Клэр.

Она проверила, как он дышит, и повернула его на бок.

Росс схватил телефон.

— Я звоню 911.

— Вам нельзя туда звонить.

— Что?!

Клэр понимала, что он может ее возненавидеть, но не имела права скрывать от него правду.

— Дело в том, что ваш дед оформил распоряжение не реанимировать его.

Росс позвонил в службу спасения. Плевать он хотел на какое-то распоряжение. Деду необходима медицинская помощь. Может, у нее и есть документ, где говорится о том, что он не подлежит реанимации, но это не значит, что его нельзя лечить.

Деда подготовили к перевозке в больницу. К нему вернулось сознание, и он что-то пробормотал, но кислородная маска заглушала его голос. Клэр поехала с ним в машине скорой помощи как его медсестра, Росс сопровождал их на машине.

В больнице Святого Бенедикта деда сразу поместили в отделение интенсивной терапии. Росс поставил машину на стоянке и побежал к деду. Клэр уже совещалась с врачом и двумя медсестрами. Вокруг кровати деда стояли разные аппараты, медицинский столик на колесиках, трубки, в отделении находилось много медсестер и пациентов.

— Это Росс Беллами, внук мистера Беллами, — представила его Клэр.

— У моего деда нет никакого распоряжения о том, что он не подлежит реанимации, — заявил Росс, не желая смотреть на Клэр. — У него страховая карточка на полный набор медицинских услуг, так что живее принимайтесь за дело.

Док Рэндольф, молодой ординатор с небольшой бородкой и взлохмаченными волосами, вышел вперед, держа в руках панку с историей болезни Джорджа, которую перевала ему Клэр.

— Хочу вам объяснить, что полный набор подразумевает применение всевозможных мер спасения и поддержания здоровья пациента. У вашего деда проблемы с дыханием. Необходимы экстренные меры. В этом случае полагается произвести сердечно-легочную реанимацию: интубацию и принудительную вентиляцию легких, а также дефибрилляцию, переливание крови и искусственное питание…

Он продолжал перечислять все эти ужасы. Росс напомнил себе, что все эти меры предназначены для спасения жизни. Он сталкивался с этим на войне. Процедуры были тяжелыми, но помогали пациенту выжить.

Послышался грохот и звон, и все обернулись к Джорджу. Каким-то образом ему удалось освободить руку от ремешка и опрокинуть столик с инструментами. Клэр бросилась к нему, отогнав медсестру, которая хотела надеть ему кислородную маску.

— Кажется, его дыхание стало более легким, — сказал доктор Рэндольф.

Дед покашлял и слабо повел рукой.

— Господи, Росс, — проговорил он, — неужели ты еще не понял, что я не хочу, чтобы меня реанимировали?

Хотя дед наотрез отказался ложиться в больницу, его продержали несколько часов под наблюдением врачей. Отделение неотложной помощи заливал яркий свет, слышался плач детей, стоны раненых в ДТП, бессвязный бред подобранных на улице пьяных, отрывистые распоряжения врачей. На Росса нахлынули мрачные воспоминания о войне, и только усилием воли он заставил себя сосредоточить внимание на состоянии деда. К счастью, его кровать была отделена от остальных короткой синей шторкой.

— Когда ты ушел воевать, — говорил ему дед, — у меня началась своя война, в клинике Майо. Думаешь, я не хотел побороть болезнь? Я отдал этой борьбе все свои силы. Мне в череп ввинтили стальную пластину, облучали гамма-лучами, провели мне полный курс химио…

— Ты мне не говорил, дед.

— Ты тоже не рассказывал мне, что тебе довелось увидеть на войне. Росс, опухоль продолжает расти, это невозможно остановить, понимаешь? Я больше не хочу проходить через все это и не стану. Даже ради тебя.

Через несколько минут Джордж забылся сном. Росс выбежал из-за шторки, чувствуя, что к горлу подступают рыдания.

Тяжелые переживания этих дней рвались наружу, как вода из-под талого весеннего льда. В течение двух последних лет он жил будто внутри кокона, который предохранял его от жестоких, порой невыносимых впечатлений. А сейчас этот кокон внезапно лопнул, и его захлестнула страшная горечь и отчаяние, мучительное сознание своего бессилия, он не мог спасти деда.

Дед, дед! Его трясло от рыданий.

Хотя он не издал ни звука, Клэр каким-то образом догадалась о его состоянии и нашла его в тихом уголке у бачка с охлажденной питьевой водой. Он плакал. Черт, когда это он заплакал?