Ребекка Кэмпбелл - Рабыня моды

Я приезжала к родителям всего один раз. Они раздражали меня меньше, чем прежде, но казались жалкими, а это гораздо хуже. Отец вышел на пенсию, и все их мысли были заняты мной. Это было через два года после моего отъезда, но они по-прежнему считали, что их повседневная жизнь тесно связана с моей. И несмотря на то что время, когда я кричала на них, давно прошло, они все еще опасались расспрашивать меня о моей жизни.

— Как дела в… ну, как это сказать, мире моды? — спрашивал отец, кивая в угол комнаты, как будто именно там обитала мода. Мама повторяла:

—…моды.

— Все в порядке.

Родители, не изменяя себе, оставили мою комнату такой, какой я покинула ее в восемнадцать лет: старые постеры Дэвида Боуи и «Рокси мьюзик», мои мягкие игрушки — пингвин Вонючка, медвежонок Тедди и нечто голубое — неизвестный науке вид и поэтому без имени. Мои книги тоже стояли на своих местах, с них ежедневно стирали пыль, но страницы уже начинали желтеть: несколько книг Джуди Блум, «Ребекка», «Белое Саргассово море», «Полнота — проблема феминизма» (нет, это неправда). Мне было слишком грустно, почти невыносимо смотреть на все это. Поэтому я уехала еще до чая, сказав, что мне нужно вернуться в город для показа моделей. Я знала, что родители поймут меня.

Вот примерно в каком состоянии я находилась в тот день, когда проходила мимо магазина «Пенни Мосс» и увидела объявление о работе. И если я не смогла вам объяснить, почему мысль о возвращении домой к матери и отцу наполняла меня такой же «радостью» и «нетерпением», как перспектива обрезания у женщин или снятия скальпа, тогда я сдаюсь.

— Всего одну ночь, на кушетке…

Я вынудила Веронику пойти на эту единственную уступку, и остальные неохотно согласились с ней.

—Но я не желаю видеть тебя сегодня вечером, и чтобы к моему возвращению завтра духу твоего здесь не было!

Похоже, мне удалось выжать из давней дорогой подруги все, что было возможно. Я подумала, не сказать ли что-нибудь о пригретой на груди змее, но решила, что такая фраза будет как раз в стиле Вероники. А потом, всегда можно услышать вопросы «Кто здесь змея?» и «Чья грудь?».

Но чем же мне заняться в этот последний вечер? Очевидно, мы не сможем сидеть все вместе и смотреть «Старинные придорожные представления». А со своими прежними друзьями я тоже не могла общаться. Думаю, мне не под силу было бы вынести болтовню о моде и сплетни с Майло, даже если предположить, что он еще меня помнит. Не сомневаюсь, мое лицо уже заретушировали на фотографиях «политбюро». Не могу сказать что гордость мешала мне попросить помощи — я просто не могла придумать, к кому обратиться.

Но, полагаю, все это время я знала, что именно буду делать дальше. Трезвый расчет и рациональный подход оказались абсолютно бесполезны. Пришло время подключить к решению проблемы гормоны и прислушаться к интуиции.

И двадцать минут спустя я снова ехала в такси. Это была моя последняя поездка перед очень длительным перерывом. Я ушла с высоко поднятой головой, прошествовав к входной двери сквозь толпу прокаженных. В моем сердце царило смятение. В унынии я спускалась по Севен-Систерс-роуд и на фасадах зданий, мимо которых я проходила, видела сцены из своей жизни в Ист-Гринстеде. Они были похожи на старые фильмы, которые показывают в кинотеатре «Синема парадизо». Вот — на том высоком фронтоне — меня в слезах встречают родители: мать машет руками в тоскливо-радостном возбуждении, отец держит в руках коричневый чайник в вязаном чехле. А вот на грязной кирпичной стене церкви я вижу, как начинаю работать — проверять заявления в конторе по субсидиям на жилые помещения. Я отлично одета: на мне голубой костюм из полиэстра и белая блуза с бантом на шее. А вот на той крыше, покрытой шифером, я танцую, держа в руке сумочку из пластика, под звуки «Пожалуйста, трахни меня!». Это пятничная дискотека, и я пытаюсь поймать взгляд слесаря-монтажника (не важно, что именно он монтирует), или водопроводчика, или рабочего, занимающегося сносом домов. На пальцах у каждого из них будет написано «любоф» или «ненависть» — слово, выведенное популярным в Ист-Гринстеде мастером татуировок, страдающим дислексией. А еще выше, почти на облаках, так, чтобы меня видел весь мир, я стою на холоде с голыми ногами, жду любви и улыбаюсь незнакомцам.

Нет. Ни одна из этих картин никогда не воплотится в реальность. Если произойдет самое худшее, я могу поехать домой, но лишь на некоторое время, чтобы пополнить заряд энергии и придумать новый план действий. Я не задержусь там надолго, чтобы не пустить корни и не позволить демонам утянуть меня вниз, в преисподнюю, как Фауста. А вы как считаете?

Но сначала мне предстояло решить небольшой вопрос — я жаждала мести. «Каждое воскресенье, только не во время поста», — говорил он. Что ж, сегодня был как раз подходящий день. Сестра Генриетта смогла вдолбить мне в голову хотя бы эти знания. Я села в черное такси и направилась на запад, проезжая в опасной близости от мест, которые я когда-то любила.

Я сказала о мести, но это было не совсем правильно. Даже моя интуиция и гормоны не совсем понимали, в чем дело. Я не знала, зачем мне возвращаться и встречаться с Лайамом. Я уже почти рассталась с идеей заколоть его, хотя и не исключала возможности проверить, остались ли у меня после шести месяцев занятий боксом какие-нибудь навыки и смогу ли я нанести отличный удар в горло. Мне нужно было продемонстрировать Лайаму, что он сделал со мной, как разрушил мою жизнь, чтобы заставить его извиниться. Но было и еще кое-что — в моей голове крутилась пословица: собака всегда возвращается туда, где нагадила. Звучит неприятно, но в этих словах есть доля правды.

Я попросила высадить меня у станции метро: было еще рановато, и я решила убить время — выпить во всех пабах, мимо которых я проходила тогда, в мой роковой приезд в Килберн. Если вы решите, что поход по барам был слегка экстравагантным поступком с моей стороны, то будете абсолютно правы. Может, я намеренно стремилась вниз, чтобы почувствовать себя плохо и преобразиться? Или я просто нервничала и хотела напиться?

Первый паб на моем пути назывался «Северная звезда». Снаружи он выглядел вполне неплохо, почти как кафе со сладостями для девушек в Примроуз-Хилл. Свежая яркая штукатурка, аккуратно покрашенный фасад. Казалось, не хватает только суетящихся официантов и посетительниц — девушек с блестящими белокурыми волосами. Я открыла дверь с табличкой «Общий бар» и сразу же поняла, какая огромная пропасть разделяет меня и людей из этого паба, живущих как будто в параллельном мире.