Ребекка Кэмпбелл - Рабыня моды

— Давай помогу, Кэти, — раздался голос — великолепный, принадлежащий ирландцу. Они кричат для того, чтобы голос назвали мелодичным, и нарушают все общепринятые нормы. Одновременно я почувствовала испуг и умиротворение. Вслед за протянутой рукой передо мной возникло лицо, оно показалось мне немного знакомым.

—Я тебя знаю? — спросила я резко, пытаясь скрыть, что он застал меня врасплох.

— Конечно, да. Я Лайам… Лайам Каллаген. Я возил тебя во время прошлогодней Недели моды.

Так вот оно что! Обычно я приезжаю с теми, кто привозит одежду, и помогаю оформлять павильон, развешиваю части коллекции из одного типа ткани. Сообщаю вам, не сведущим в мире моды: такая часть называется «стори». Но в прошлый раз меня вез Хью, он настоял, чтобы мы остановились у его клуба выпить по джин-тонику — в итоге было выпито коктейлей семь, и к тому моменту, как мы добрались до павильона, вся работа уже была сделана. Пенни рвала и метала, но не смогла ничего сказать, поскольку виноват был ее муж. Тогда я и наткнулась на Лайама, он уже уходил — на каждом его плече раскачивалась стойка-вешалка для одежды. Он прошел мимо меня, а потом оглянулся и достаточно откровенно подмигнул мне.

— О, привет, конечно же, ты Лайам. Я узнала тебя. Что ты здесь прячешься?

— «Прячешься» — не совсем подходящее слово, как считаешь? По-моему, погрузочная площадка фабрики — естественная среда обитания для обычного водителя фургона.

Он был прав, хотя слово «обычный» вряд ли могло ввести кого-то в заблуждение, о чем он прекрасно знал. И хотя я пересекалась с Лайамом Каллагеном лишь однажды, мне было хорошо известно, что он работает практически для всех дизайнерских домов моды в Лондоне. Он был надежным, трудолюбивым, относительно честным и гетеросексуальным. В мире моды любое из этих качеств могло настроить людей против него, но вышло так, что его график был расписан на недели вперед. А еще он был очень даже ничего, почти полная противоположность тому, как принято изображать мошенников-ирландцев: темные вьющиеся волосы, голубые глаза, вытянутое лицо и немного меланхоличный вид, как будто он только что закончил играть фортепьянный концерт. Но тут он улыбнулся… Вот это было сияние: его улыбка могла бы остановить поезд! И заставить замереть любое сердце! Наверняка он долго репетировал перед зеркалом. Предвестником появления улыбки на лице, как всегда в подобных случаях, были глаза: сначала они лишь слегка расширились, затем следовал изгиб губ, и, увидев его, уже невозможно было устоять. Он на мгновение поджал губы и улыбнулся ослепительной белозубой улыбкой, от которой у меня возникло ощущение катания на «американских горках».

— Ну что, ты дашь мне руку, или я должна спрыгнуть и растянуть ногу?

В ответ Лайам снова улыбнулся — в этот раз не особой улыбкой «из всех орудий», от которой запросто могли слететь трусики, — нет, пожалуй, всего на семь с половиной баллов по шкале Рихтера, оценивающей силу улыбки. Но даже этого было достаточно, чтобы мне захотелось впиться в Лайама зубами.

У него была сильная и гибкая фигура человека, которому по работе приходится поднимать и переносить тяжести, а совсем не накачанная в спортзале гора мышц. В течение одной или двух секунд после моего приземления он все еще продолжал держать меня за руку.

— Ты едешь назад в город? — спросила я.

— Именно так. Тебя подвезти?

— Хм, все лучше, чем метро. Даже вонючая кабина старого фургона с окурками на полу и порножурналами под сиденьем. Знаю я вас, водителей.

— Знаешь, ты всегда можешь немного убрать в ней, если захочешь.

Фургон, естественно, был безупречно чистым. Лайам открыл мне дверь и подал руку со словами:

— Ну вот, у меня уже выработалась к этому зависимость.

Дорога в город прошла очень весело, несмотря на напряженное движение. Мы смеялись над отвратительными старыми мегерами, на которых он когда-то работал: сварливыми, размахивающими кулаками сестрами Элланд. Они проверяли, чистые ли у него руки, прежде чем разрешить прикоснуться к любой из их бесценных шляп. Над Эмилией Эдвардз, которая однажды — обвинила его в том, что он съел апельсин, — все знали, что она питала отвращение к этим фруктам. Над Кэтрин Троттер, которая не разрешала никому из своих служащих носить сумки ее дизайна, потому что они не соответствовали нужному имиджу.

— А Пенни Мосс? — спросила я.

— Не могу сказать про эту леди ничего плохого. Агрессивная до невозможности, но никогда не скажет грубого слова, если только ее не спровоцировать. Всегда вовремя оплачивает счета. Я вряд ли скажу тебе что-нибудь другое теперь, когда ты выходишь замуж за ее драгоценного мальчика, как считаешь?

— Я бы ей не рассказала.

— Может быть, нет, а может быть, и да. А как ты себя чувствуешь в связи с замужеством? Дрожишь от предвкушения?

— Я уже миновала стадию дрожи.

— Что, теперь начинаешь сомневаться?

— Не понимаю, какое твое дело.

— Я просто поддерживаю беседу, разве не так?

— Ну, конечно же, я ни о чем не жалею. Все любят Людо. Он сладкий как мед.

— А ты пчела.

По сути, Лайам сказал чудовищную вещь. Но у него при этом так блестели глаза, что я не стала возражать.

— Тебе ведь придется забыть о вечеринках и многих других приятных вещах, когда ты выйдешь замуж, — продолжал он.

— Что значит забыть? Почему я должна перестать развлекаться?

— Ну, реальную причину в нашей жизни определить сложно. Но когда ты в последний раз видела супружескую пару на модной тусовке? Там ведь все по одному или с возлюбленными. Когда люди женятся, с ними происходит что-то, и они начинают проводить тихие вечера у телевизора и пить шоколадный молочный коктейль перед сном. А ведь мы еще не начали говорить о детях! Нет, давай для начала дадим тебе пару лет пожить спокойно, затем хаос с детьми, пред положим, их будет двое с разницей в пару лет. Они повиснут у тебя на шее, как тяжелый груз, пока им не исполнится восемнадцать и они не отправятся в колледж. Итак, пройдет двадцать два года, прежде чем ты снова почувствуешь себя свободной. И тогда, может быть, у тебя возникнет желание пойти на вечеринку, но разве кто-нибудь пригласит тебя?

Я рассмеялась, хотя его слова показались неискренними даже мне.

— Если бы ты знал меня лучше, то понял бы, что ничто не помешает мне развлекаться. В любом случае это моя работа. Нет другого способа узнать, кто как одевается и какой именно дизайнер популярен. Как еще я могу быть в курсе всех сплетен и скандалов? Моя жизнь не закончится со свадьбой.

— Но кое о чем все-таки придется забыть, правда, Кэти? — Он широко улыбнулся, и было просто невозможно не улыбнуться в ответ.

Лайам никак не мог знать о моих небольших романах: одном или двух. Знаю, вам это не понравится, но я действительно подумывала об итоговом легком и безболезненном флирте перед тем, как остепениться и до конца своих дней хранить верность Людо. Эта мысль начала постепенно формироваться в моей голове. Она не давала мне жить спокойно, побуждая к действию. И хотя я открыто не признавала своих намерений, эта идея уже стала частью меня, и я знала, что обязательно займусь ее реализацией.