Ева Модиньяни - Джулия

С того дня Джулия стала просматривать иллюстрированные журналы, чтобы узнать побольше о своей первой любви. Ей то и дело попадались его фотографии и заметки в разделах светской хроники, свидетельствовавшие о том, что хирург, который не мог не знать про неверность своей жены, всюду появлялся в ее обществе. Вглядываясь в лицо красивого мужчины, она искала в нем черты двадцатилетнего юноши, рубившего в холодный летний день сосну в ее саду. Искала и находила. Может, и он не забыл меня, думала она с надеждой, и ее охватывало волнение.

Время текло неумолимо, отмеряя недели, месяцы, годы, но когда они столкнулись лицом к лицу в Манхэттене на Пятой авеню, обоим показалось, что с их последней встречи не прошло и дня.

– Джулия! Джулия де Бласко! – радостно воскликнул он, подходя к ней. – Как твой насморк?

Она сделала над собой усилие, чтобы не запрыгать от счастья.

– Рада тебя видеть, – осторожно сказала она. – Ты по-прежнему приглядываешь за своими братьями и сестрами, как сторожевой пес?

– Нет, – ответил он с грустью. – Охранять стало некого. А ты все та же очаровательная девочка, сварившая для меня кофе в холодный июньский день несколько лет тому назад.

– Если быть точнее, – покраснев, сказала Джулия, – двадцать пять лет тому назад. Мне уже скоро сорок.

– Ты такая же красивая, как была, совсем не изменилась. Я все эти годы вспоминал тебя, Джулия.

– О Господи, – спохватилась она, – да что мы в самом деле остановились посреди улицы и оплакиваем молодость, как два старых ветерана!

– У тебя есть свободное время? – спросил он.

– У меня его нет, но мы с тобой сейчас куда-нибудь зайдем и немного посидим.

Они вошли в Трамп Тауэр, самый современный из нью-йоркских небоскребов, отделанный розовым мрамором и позолотой, спустились вниз и сели за столик бара. Зеленые деревья и журчание маленького водопада создавали иллюзию рая.

– Я тоже тебя вспоминала, – призналась Джулия.

– Правда? – Гермес посмотрел на нее с нежностью.

Джулия внутренне съежилась от этого взгляда. Она испугалась, что Гермес заметит ее морщины и седину в волосах, заметит, что ее фигура уже не такая изящная, что она уже не та юная девушка, а зрелая женщина. Страх показаться ему некрасивой залил алой краской ее щеки, и она удивительно похорошела.

– Я даже хотел позвонить тебе, – сказал Гермес.

– Мне? – удивилась Джулия. – Зачем?

– Я хотел позвонить писательнице Джулии де Бласко после того, как увидел ее по телевизору и прочел хвалебные рецензии на ее романы. Поздравляю.

– Мы бывали с тобой на одних приемах. Почему ты ни разу не подошел? – упрекнула его Джулия.

– А что бы я сказал? Здравствуйте, двадцать лет назад я вас поцеловал в саду на улице Тьеполо, давайте возобновим знакомство. – Гермес рассмеялся.

– Значит, ты не забыл.

– Это был самый холодный июнь в моей жизни.

– Ты помнишь все?

– Твои глаза, в которых остановилось время, стояли передо мной все эти годы, – тихо сказал он и погладил ее по щеке.

– Не думала встретить тебя здесь, – смутившись, пробормотала Джулия. – Ты приехал по делам?

– На конгресс. А ты?

– А я просто так.

– Ты одна?

– Если ты хочешь знать, замужем ли я, то нет. Восемь лет, как мы с мужем развелись.

Он улыбнулся.

– А я четыре года живу один. Мой брак с Мартой был неудачным. С ней жить невозможно.

– Я знаю, – вырвалось у нее.

– Ты с ней знакома? – удивился Гермес.

– Немного. – Джулия не решилась рассказать Гермесу, что именно Марта стала причиной их окончательного разрыва с Лео.

– Я читал все твои романы. Если в тебе есть хоть немного от твоих героинь, мне жаль, что я потерял такое сокровище.

– А если я признаюсь тебе, что мои героини – это я сама?

– Тогда я сейчас встану и убегу от тебя навсегда. Ты опаснее динамита.

Официантка подала им меню, и Гермес заказал для себя виски, а для Джулии грейпфрутовый сок.

– У тебя кто-нибудь есть? – спросила Джулия.

– Я один.

– А красивые женщины, в обществе которых ты появляешься на страницах журналов?

– Мне нравится кто-то из женщин время от времени, но это так, не имеет никакого значения. Расскажи лучше про себя.

– Мне нравится кто-то из мужчин время от времени, но это так, не имеет никакого значения.

Оба рассмеялись. Шутя, они сказали друг другу чистую правду.

– Если я решусь когда-нибудь связать свою жизнь с женщиной, я должен быть в ней уверен, – сказал Гермес.

– Все так говорят, хотя понимают, что ни о какой уверенности говорить невозможно. Любовь не дает гарантий. А знаешь, я много раз спрашивала себя, как сложилась бы моя жизнь, если бы ты был влюблен в меня так же, как я в тебя.

– Я был в тебя влюблен, – горячо воскликнул Гермес.

– Врешь, Гермес Корсини! – озорно глядя на него, сказала Джулия. – Это я была в тебя влюблена. Безнадежно влюблена. Ради любви я готова была на все, а ты скрылся и даже не сказал до свидания.

Гермес сжал руки Джулии.

– Я прошел под твоими окнами и простился с тобой. Это было в день похорон моей матери, когда я навсегда ушел из дома, – признался ей Гермес. – Я простился с тобой навсегда, потому что нас разделяла пропасть. А кроме того, тебе было всего пятнадцать лет.

– Ты даже не представляешь себе, сколько слез я выплакала, – сказала она.

– Может, мы еще сможем наверстать упущенное? – с надеждой спросил Гермес.

– Зачем нам возвращаться к прошлому? – возразила Джулия. – Его уже не изменишь. Но настоящее – в наших руках, и оставшуюся жизнь я хотела бы быть с тобой.

Внизу зазвонил телефон, и Джулия проснулась. Третий сигнал прервался на середине – кто-то, видимо, снял трубку. Первое, что вспомнилось ей после пробуждения, было зрелище счастливого примирения: Гермес и Марта в обнимку у постели Теодолинды. Эта картина преследовала ее и вчера, не давая заснуть, и среди ночи Джулия приняла снотворное, понимая, что ей необходима хоть короткая передышка. Голова была тяжелая, тело ломило, она чувствовала себя совершенно разбитой.

Ей снова пришлось пережить предательство любимого мужчины. И поделом. К сорока годам пора было кое-чему научиться, а не влюбляться, как восторженная девчонка.

Джулия встала и пошла в ванную, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Освещенная ярким солнцем, проникавшим через широкое окно, она показалась себе еще вполне молодой и красивой. Чуть заспанное после большой дозы снотворного лицо было свежим и вполне привлекательным. Горячие слезы сами собой потекли из ее глаз, но это были легкие слезы.

Она сняла с себя рубашку и впервые посмотрела на больную грудь. Она не была обезображена операцией, может быть, чуть уменьшилась, да и то надо было очень приглядываться, чтобы это заметить. Осмелев, Джулия протянула руку, чтобы потрогать рубец, но пальцы непроизвольно сжались в кулак, боясь прикоснуться к едва заметной розовой полоске на гладкой коже. Неожиданно вспомнились слова Заиры: «Держись подальше от мужчин. Они тебе или грудь изуродуют, или жизнь». Неужели Заира права?