Александра Соколова - Просто мы научились жить (2010-2012)

– Я трус, да? Я знаю, что я трус… Мне страшно посмотреть правде в глаза и искать, куда хочу идти я. Проще убедить себя в том, что я больше ничего не хочу…

Она снова заплакала. И снова обхватила себя руками. Как бы ей хотелось, чтобы это были не ее руки, а руки друга.

– Я скучаю по ней, Саш. Но я не могу вернуться. Таганрог – закрытый город для меня теперь, а Женьке я просто не нужна… А больше я просто никуда не хочу.

Она вспомнила, как долго и трудно налаживались отношения между ней и Женькой тогда, после их размолвки. Как тяжело было строить все заново, с самого начала, и учиться принимать друг друга настоящими.

– Она все говорила о том, что дело было в моей лжи, а не в том, кем я оказалась. Но это была не вся правда, Саш. Ей было трудно, и мне было трудно тоже. Это как первый раз увидеть друга не в парадном костюме, а сидящим на унитазе и мучающимся от поноса. Или плюющимся от ярости. Или воющим от одиночества. В настоящести нет ничего красивого, но только она сближает людей по-настоящему. Она увидела меня – лесбиянку. Я увидела ее – способную бросить. И нам обеим было тяжело принять это друг в друге.

Я все думала – а что бы было, если бы ты не ушла? Ведь я знала тебя только с одной стороны, и ты тоже. А если бы однажды я захотела потрогать тебя, и не просто обнять, а по-настоящему потрогать? А если бы однажды ты мне отказала? Что бы было тогда с нами, и было ли что-нибудь вообще?

Я люблю тебя, и всегда буду любить, но ты – словно ангел, бесплотный ангел, которого любить очень просто. Ты никогда не предашь меня и никогда не обманешь. Не поставишь перед сложным выбором. Ты просто была, и… будешь во мне.

А она – есть. И самое горькое, что она могла бы быть рядом. Но я испортила все сама. Условиями, рамками, требованиями. Вместо того, чтобы радоваться тому, что мне предлагают, я начала просить больше и больше. И проиграла.

Лека встала на ноги и кончиком пальца провела по Сашиному лбу на фотографии.

– Спасибо, Сашка. Теперь я знаю, что мне делать.

И она действительно знала.

В детский дом вернулась около пяти вечера, и по свету, горящему в актовом зале, поняла: началось. Не раздеваясь, вошла внутрь, улыбнулась директрисе и присела на стул.

– Мы уже думали, ты не придешь, – сказала Валентина Михайловна. По ее лицу нельзя было понять, рада она, что ошиблась, или наоборот, но это было уже неважно.

Лека провела взглядом по линейке воспитателей, сидящих за столом, словно судьи какого-то соревнования, готовые казнить, но не собирающиеся миловать. На Аллочке ее взгляд остановился дольше чем на остальных. Она смотрела на свою недавнюю подругу, почти сестру, и чувствовала только благодарность. За все, что было. За все, что могло бы быть. За все, что не сбылось.

– Я пришла, – сказала она в ответ на покашливание директрисы, и замолчала.

– Лена, – начала Валентина Михайловна, – сложившаяся ситуация такова, что коллектив нашего детского дома не хочет дальше работать с тобой вместе. При этом формально я не могу тебя уволить, а сама уйти ты не хочешь. Я вижу тут два пути решения: или мы находим компромисс, в ходе которого ты остаешься, или же нам потребуется убедить тебя в том, что лучшее решение для нас всех – это твой добровольный уход.

Лека дослушала до конца, и только потом встала. Скинула куртку, шапку. И вдруг изящным пируэтом повернулась, запрыгнула бедрами на стол, и ухмыльнулась, исподлобья оглядывая собравшихся.

Задорные чертята заплясали в ее синих глазищах, показывая кулаки и отбивая ногами чечетку.

– Валяйте, – весело сказала Лека, – ищите.

Это было так неожиданно, что присутствующие на несколько секунд потеряли дар речи.

– Лена, что ты себе… – начала, было, Валентина Михайловна, но Лека не дала ей закончить:

– Что я себе позволяю? Это я не себе, это я вам позволяю. Вы что-то говорили о компромиссе? Ищите, я не собираюсь вам мешать.

– Но и помогать не собираешься тоже?

– Нет, – хмыкнула она, продолжая сидеть на столе, – не собираюсь. Это у вас со мной проблемы, а не у меня с вами. Лично меня все устраивает.

– Да как ты смеешь! – Неожиданно сорвалась с места Аллочка, срываясь на крик. – Делаешь вид, что ничего не происходит! На твоем месте я бы давно собрала вещи и ушла отсюда! Будь у тебя хоть остатки совести – ты бы так и сделала.

Лека смотрела на нее во все глаза и тихонько улыбалась. Правым плечом она чувствовала дуновение холодного ветерка из неплотно закрытого окна, и этот холод поддерживал и давал силы.

– Мне жаль, что я тебя разочаровала, – сказала она, – но ты казнишь меня не за то, что я сделала сейчас, а за то, что я сделала когда-то. Та, старая Лека, не имела к тебе никакого отношения, и у тебя нет права осуждать ее.

– Ты скрывала правду!

– Да, – кивнула, – но эта правда не имела и продолжает не иметь к тебе никакого отношения.

– Не хватало еще, чтобы ты и ко мне начала приставать! – Возмущенно выкрикнула Аллочка.

Лека снова усмехнулась, на этот раз грустно.

– За все годы, что мы дружили, у меня бездна возможностей, так? Я не воспользовалась ни одной.

– Я думала, ты другая! А ты наркоманка, проститутка и… и…

– Ну? Продолжай!

Она спрыгнула со своего стола, подошла к Аллочке вплотную и уставилась ей в лицо таким взглядом, после которого в Таганроге обычно начинали бить.

– Давай, говори!

– И лесбиянка! – Закричала Аллочка, покрываясь пунцовыми пятнами.

– Допустим! – Крикнула в ответ Лека. – А теперь ответь мне, милая, каким боком это касается ТЕБЯ? До того, как я тебе рассказала, ты не видела ни малейшего признака ни моей наркомании, ни моей проституции, ни ориентации. И я знаю ответ, можешь не говорить ничего. Ты не можешь простить мне вовсе не все вышеперечисленное! Все гораздо проще. Ты не можешь простить мне то, что я оказалась другой. Не той, которую ты себе навоображала. Небось думала, что меня – такую хорошую девочку – бросил нехороший мальчик, и я из-за этого замкнулась? Или что злые родители выгнали меня из дома? И теперь, когда выяснилось, что все вовсе не так, тяжело признать, что твои фантазии остались всего лишь фантазиями, да?

– Ты меня предала! – Аллочка уже рыдала навзрыд, но никто не вмешивался – все смотрели на нее и Леку молча, подавшись вперед.

– Это ТЫ меня предала! – Рявкнула Лека. – Я думала, мы друзья, а оказалось, что мы друзья только на словах, и только до первых трудностей. Ты забыла все, что было между нами в реальности, и видишь теперь только то, что было со мной до тебя. И знаешь, детка… Мне не нужна твоя дружба. Я хочу чтобы рядом был человек, который будет любить меня такой, какая я есть, а не такой, какой он себе меня придумал. Тебе так хочется, чтобы я ушла? Чтобы не было живого напоминания твоей ошибки, так? Ведь светлая и добрая Аллочка не может дружить с наркоманкой и лесбиянкой – нет-нет, что вы! И наркоманка и лесбиянка должна уйти, чтобы светлая добрая Аллочка сделала вид, что ничего не было, дружбы не было, отношений не было.